Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

«За много столетий до вторжения монголов скандинавы послали к славянам, в ту пору ведшим совсем дикое существование, своих вождей, которые стали княжить в Новгороде Великом и Киеве под именем варягов; эти чужеземные герои, явившиеся в сопровождении немногочисленного войска, стали первыми русскими князьями, а к их спутникам восходят древнейшие дворянские роды России. Варяги, принимаемые за некиих полубогов, приобщили русских кочевников (! — Е.Я.) к цивилизации»[336].

Эта вульгарная интерпретация отрывка из «Повести временных лет», в котором нет ни слова о «дикости» и «полубогах», не говоря уже о славянских «кочевниках», стала для европейцев основной и часто домысливалась как доказательство склонности славян к подчинению и отсутствия у них государственных талантов. Последние тезисы были весьма популярны в XIX веке, когда континент одна за другой взрывали буржуазные революции. В России же ничего подобного не происходило; держава Николая I, наоборот, стремилась к роли «жандарма Европы», подавляющего любые выступления против монархической власти. Апогеем этой политики стал 1848 год, когда русские войска разгромили мадьярское восстание против Габсбургов и насильно сохранили Венгрию в составе Австрийской империи. С воцарением Александра II Россия перестала поддерживать обветшалые европейские троны и занялась наконец собой. Но несмотря на буржуазные реформы Царя-Освободителя, она вплоть до 1905 года оставалась самодержавной монархией, не получившей даже самого ограниченного парламента. Часть европейских интеллектуалов связывали это с тем, что великороссы отличаются от остальных европейцев в расовом смысле. Так, Гобино, которого мы цитировали выше, уверял: в русских славянская кровь обильно смешана с финской; именно это, мол, делает их покорными и пассивными, неспособными к революционному и социальному творчеству.

Более того, постулаты о расовой второсортности русских использовались и как инструмент отторжения от России спорных территорий. В середине XIX века живший в Париже польский эмигрант Франциск (Франтишек) Духинский приписал русским происхождение от туранского племени с территории древней Персии, в то время как поляки, а также литвины и малороссы были причислены им к ариям. Туранцы, по Духинскому, исторически склонны к подчинению и аморфности, а арии деятельны и созидательны. Автор этой теории преследовал цель убедить европейские державы прийти на помощь полякам и восстановить Польшу в границах 1772 года (то есть с большей частью Малой и Белой Руси в её составе). Это, по словам Духинского, будет исторически справедливо и политически дальновидно, ведь возрождённая Речь Посполитая станет форпостом на пути русско-азиатского деспотизма[337]. Такая любительская этнография вызвала жёсткую отповедь русского историка Николая Костомарова, но в Европе нашла своих почитателей[338].

Заявления о том, что русские якобы кровью своей приговорены к отсталости и варварству, особенно оскорбляли русских революционеров. Они, посвятившие жизнь борьбе с самодержавием и верившие в прогресс, скорбевшие о бедственном положении своего народа и протянувшие руку демократам других стран, не всегда оказывались поняты и приняты в этом кругу.