Война на восходе

— Разумеется, с твоей точки зрения, ночевать в окружении дюжины мертвецов, на которых охотится самая большая стая стригоев в Трансильвании, — верх безопасности.

— Нет. Но проблема в том, что этой стае нужны не Охотники.

Мерный стук каблуков.

— Когда на нас напали нелюдимцы, я слышал, что они кричали друг другу. Они искали именно нас. И Тео в том числе. Нелюдимцы напали на Китилу в тот момент, когда мы вышли из гробницы. В Сигишоаре это повторилось. Я думаю, это вовсе не совпадение. У меня ощущение, что он знает, зачем мы отправились на юг… возможно, он будет поджидать на каждом кладбище.

Шаги стихли.

— Он мог догадаться, потому как Макабр уже несколько раз чуть не завершался войной. Это значит, нравится вам или нет, а Теодор должен продолжать путешествие с Охотниками, потому как если он останется один…

— Он не останется один, — ответил холодный голос. — В том-то и дело.

Кто-то развернулся на каблуках так, что скрипнула пыль, и зашагал прочь.

— Погодите… — окликнул второй.

Первый остановился.

— Что еще?

— Вы согласились сражаться со мной в паре, чтобы пойти за ним и следить.

— И?

— Это говорит о многом.

— Вот как?

— Скажите… Вы делаете это все потому, что теперь он точно не склонен к… Что теперь он не опасен. И вы можете принять его обратно, чего не хотели прежде. Но если бы вы не успели? Если бы Теодор прошел по этой дороге дальше, откуда нет возврата? Что бы вы сделали?

— Как будто ты не знаешь. Я бы его убил.

Дверь податливо охнула, а затем грохнулась о косяк.

Над ухом Теодора пронесся тяжелый вздох.

Когда Тео приоткрыл глаза, первым делом он увидел белое пятно. Проморгавшись, понял, что пятно — это рубаха. Ее обладателю явно было жарко: он сбросил жилетку — комок стеганой ткани валялся рядом на лавке, — а сам сосредоточенно перебирал в руках какие-то веревки. От напряжения над верхней губой парня выступила испарина, он то и дело сдувал падающие на нос локоны. Вдохнув пыльный воздух нежилого помещения, Тео закашлялся. Юноша поднял голову и встретился с ним глазами.

— О, ты проснулся!

«Нарочно не сказал „очнулся“?» — мелькнуло в мыслях Тео. Верно, он же упал в обморок. Теодор приподнял голову, и в ней взорвалась тысяча фейерверков. Ох, и тяжелая выдалась ночка. Тео даже не помнил, как его дотащили в часовню — а это явно была кладбищенская часовня в Сигишоаре, где они остановились. Последнее, что он помнил, — как упал на труп Цепеняга в церкви на холме, а это в нескольких километрах отсюда.

Герман подпрыгнул и, отшвырнув коричневый шнурок, схватил со стола глиняный кувшин и протянул Теодору. Тот с жадностью припал сухими губами к холодной воде. Утерев рот, он прохрипел:

— Где все?

— А, все… — Герман вновь уселся на лавку. — Ну, девушки пошли купаться. Змеевик отправился с другими Охотниками за город, остальные у костра травят байки.

— Мм… — Теодор приподнял бровь.

— Меня Вик попросил за тобой приглядеть, а я между делом решил… — Парень со вздохом покосился на свое рукоделие, напоминающее всклокоченную косицу какой-нибудь барышни, которая не расплела волосы на ночь.

— Что это?

Герман потупился, зарылся пятерней в волосы и смущенно засмеялся:

— Понимаешь, у Иляны скоро день рождения… И я хотел сделать что-нибудь своими руками. Что эти безделушки с рынка? И сам сделаю. Может, не так красиво, но говорят, так лучше… Санда предложила сплести пояс, показала как, но я тот еще ученик…

Герман поднял рукоделие, которое больше походило на коричневую змею, сдохшую в период линьки, чем на пояс.

— А что ты дарил Санде?

Тео хрустнул шейными позвонками и сел.

— Ну… мне… еще не довелось. Если честно, мы…

— О, я понял. — Герман сверкнул глазами. — Ладно, придется придумать что-то другое! Хоть бы успеть: день рождения послезавтра!

«Что бы я подарил Санде?»— подумал Теодор. Первое, что пришло в голову — песня.

— Давно вы знакомы?

— Нет, — покачал головой Герман. — Дай подумать… Да, все случилось позапрошлой осенью. Год — слишком мало, чтобы стать хорошим Охотником, но тут дело в практике, а мы с Иляной умудрились в такие передряги угодить, что… По правде, не думал, что она так быстро согласится побрататься.

— А то, что вы называете друг друга сестрами и братьями, не мешает вам?..

— В чем?

— Ну… — Тео запнулся. С его стороны все было ясно. — Ну, вы же… Как бы…

Глаза Германа буквально вылезли из орбит как у придушенного кролика.

— Ты… о том, что мы как бы…

— Э… Да.

Герман глядел на него так, что Тео забеспокоился о состоянии глазных яблок парня — казалось, они вот-вот лопнут. Герман смерил собеседника странным взглядом — было в нем и смущение, и возмущение, и испуг, и чего только там не было!

— Ты хоть сам знаешь, что сказал?

Слова прозвучали резко. Теодор не понимал, в чем же его проступок.

— Что?

— Не шути так. Это не смешно. Если б ты при Иляне такое ляпнул, ей-богу, она бы тебе кишки выпустила. А другие нежители и вовсе… — Юноша содрогнулся. — Они же такие… Правила у них. Им предписано сверху, и только попробуй не повиноваться.

— Какие правила? О чем ты?

— Ну, про живого и нежителя, — пробормотал Герман. — То, что ты сказал… нельзя это.