Война на Востоке. Дневник командира моторизованной роты. 1941—1945

Я быстро перезарядил оружие, прицелился и за раз выпустил всю пулеметную ленту, так что ствол пулемета раскалился. Вайнерт рывком поднялся, пробежал метров десять-пятнадцать и одну за другой бросил по неприятельской позиции три ручные гранаты. Это были броски настоящего мастера своего дела – несмотря на расстояние, превышавшее пятьдесят метров, все три гранаты точно попали в цель. Раздались взрывы, и вражеский пулемет замолчал.

– Встать! В атаку! – немедленно зарычал Хильски.

Через несколько секунд наш взвод был уже на огневой позиции неприятеля. Пулемет оказался развороченным, но его расчет попытался оказать сопротивление – в нескольких метрах от вражеской позиции Пфайфер споткнулся и упал как подкошенный – пуля, выпущенная русскими из пистолета, попала ему в ногу. Тут подоспел Хильски и очередью из автомата обезвредил врага.

– Вперед! – крикнул он зычным голосом.

Рота бросилась на противника и под шквальным огнем неприятеля быстро преодолела последние метры, отделявшие нас от его траншей. Многие стрелки-мотоциклисты остались лежать на земле, так и не достигнув цели, но когда солдаты нашей роты громко закричали «Ура!»^[20], то боевой дух оборонявшихся был сломлен, и свыше двухсот русских сдались в плен. Тогда силы оставили нас, и мы в изнеможении присели во вражеских ходах сообщения. При этом радости от такой победы никто не испытывал. Мы с жадностью допили остатки воды в своих фляжках и закурили.

Чуть позже мы снова были на марше, оставив пленных и раненых под надежной охраной.

Вскоре показалась какая-то железнодорожная станция, где нам оказали весьма холодный прием – пулеметная очередь прошлась прямо по открытому вездеходу командира роты. Однако в сгустившейся темноте тщательно обыскать станцию не представлялось возможным. Пришлось взводам занять круговую оборону и выставить усиленную охрану.

Когда меня разбудили, чтобы сменить караульного, было еще темно, и я, чтобы проснуться, опустил голову в стоявшую рядом бочку с водой. Однако это не очень помогло. Рассветало, и в первых лучах выглянувшего солнца стали различаться очертания станционных построек. Тогда я оперся о какой-то намокший от дождя штабель и стал наблюдать за пробуждением природы. На ум мне пришло высказывание Гомера о «розовоперстой Эос»^[21], и незаметно для себя я задремал.

Какое-то время я пребывал в полудреме, как вдруг меня что-то разбудило.

«Мне почудилось или это действительно был какой-то шорох позади меня?» – огненной вспышкой пронеслась мысль в моей голове.

Тогда я наклонился и заглянул под штабель. Однако было еще слишком темно, чтобы что-то разглядеть. И тут мне показалось, что там кто-то шевелится.

«Собака?» – подумал я, и в этот момент показалась чья-то обритая наголо голова.

Мне ничего не оставалось, как сунуть русскому пистолет под нос. Он растерянно посмотрел на меня и поднял вверх руки.

Я с облегчением вздохнул, достал из нагрудного кармана смятую пачку сигарет, вытащил одну и протянул ее русскому.

– Возьми, иван, – дружелюбно произнес я.

Парень сначала смутился, но потом с благодарной улыбкой взял ее.

– Спасибо! – произнес он, а потом, ткнув себя в грудь, добавил: – Никст Иван – Никита!

Я тоже взял себе сигарету, и он дал мне прикурить.

– Спасибо, Никита! – на ломаном русском поблагодарил я и, в свою очередь, ткнул себя в грудь: – Гельмут!

Так мы и стояли вместе, покуривая, словно старые боевые товарищи.

После рассвета вся железнодорожная станция, лежавшая на ветке между Кривым Рогом и Днепропетровском, была тщательно прочесана, и мы обнаружили еще нескольких спрятавшихся русских солдат.

Днепропетровский мостр

Поселок Таромское, 24 августа 1941 года

Весь день мы пролежали на высоте над Днепром, взирая с обрывистого южного берега реки на ее воды. За последнее время широкое русло этой водной артерии с ее многочисленными островами, сдерживающими течение, и быстринами, в некоторых местах баламутивших ее величественный бег, не раз вставало перед нами. Поэтому

Днепр постепенно превращался в нашего старого знакомого, и новой была, пожалуй, только панорама Днепропетровска, города, который теперь лежал перед нами. Очертания громадных промышленных сооружений угадывались уже довольно хорошо, но до них было пока еще очень далеко.

Днепропетровск!

Как трудно немцу произносить это слово. Огромные фабричные трубы и башни, казалось, подмигивали нам.

Когда в вечерних сумерках речные баржи пытались проследовать мимо нас или на пологом противоположном берегу отмечались передвижения неприятельских войск, мы открывали по ним огонь. Однако поскольку расстояние до целей составляло не менее километра, то воздействие на противника нашего легкого пехотного оружия оказывалось малоэффективным.

Дважды до нас долетали отзвуки мощных взрывов. Неужели русские взрывали мосты? Мосты, ведущие в Днепропетровск?