Война никогда не изменится

Внутри я командую, чтобы все встали теснее, камера не рассчитана на такое количество людей. Кто-то всхлипывает, большинство молчат. Смирились, наверное. Человек, скотина эдакая, ко всему привыкает. С ближнего края на меня равнодушно смотрит старик. Я его хорошо знаю, он здесь давно. Может, он и не старик на самом деле, просто седой. Большую часть времени молчит. Делает, что говорят. Я помню день, когда он сюда попал. Новоприбывшим приказали расстрелять других из своего отряда, и он первым взял оружие – так же спокойно, как сейчас смотрит на меня. Да, человек ко всему привыкает, даже к этому.

Отступив на шаг, поднимаюсь на цыпочки, чтобы видеть хотя бы их головы. Я в целом знаю их язык: многое понимаю на слух, могу говорить простыми предложениями.

– Молчать. Очень тихо. Будете молчать – будете жить.

Закрываю дверь в камеру, поворачиваю вентиль. Конечно, внутри будет душно, но всё же вентиляция там есть. Медленно выхожу, прислушиваясь. Если начнут шуметь, кто-нибудь может обратить внимание, зайти сюда и опустить-таки рычаг. Может, всё же догадаются помолчать. Хотя кто их знает, они же варвары. За эти годы я так и не понял, что у них в головах. Иногда ведут себя как люди, а иногда такие фортели выкидывают.

Кстати, если вам показалось, что я сильно добрый, – ни черта подобного. Мне просто всё равно. Мне от их смерти никакой пользы нет. Что до других, то война и так проиграна. На самом деле я мог бы даже устроить тут заварушку: отпустить заключённых, чтобы они носились во все стороны, пострелять по своим… Может, даже взорвать пару гранат. Просто мне лень. Хочу умереть в тишине и покое.

***

Машины уезжают одна за другой. Должен ли я что-то сказать майору? Или просто спрятаться в спальном корпусе под шумок? Нет, родители будут меня ждать, надеяться. Как-то подло. Нужен повод, чтобы остаться и погибнуть смертью храбрых. И тут мне приходит в голову замечательная мысль. Я машу майору, хлопочущему возле последней машины, и кричу:

– «Язык»! Где «язык»?

Майор замирает, его челюсть отвисает, а глаза выпучиваются. Понятненько, про «языка» все забыли. Вообще-то убивать его тоже нет никакой необходимости – он ничего особенного не видел и не слышал. Но в нашей армии правила – это столпы порядка, нарушить их немыслимо.

Я вскидываю кулак и кричу:

– Я позабочусь! Езжайте! Всё ради Родины!

Майор облегчённо выдыхает и ответно салютует мне:

– Всё ради Родины! Тебя ждёт орден!

Ну да, ну да. Нужен мне твой орден. Повесь его себе на задницу, жирный идиот.

Бодрой трусцой я скрываюсь за углом главного корпуса и смотрю, как машина уезжает. Отлично, вот и всё. Теперь осталось убедиться, что пистолет исправен, патроны имеются, – и я свободен.

Наверное, пойду в лес. Вот вы бы где хотели умереть? Нет, ну понятно, что есть классические пейзажи – возле океана или над туманной пропастью. Но океана здесь нет. А так, мне кажется, в лесу лучше, чем в помещении. Птички поют, то-сё… Может, потом на моём трупе грибы вырастут. Я слышал, что они хорошо растут на падали. Однажды, лет двадцать назад, к отцу пришёл в гости дядя, они сидели в парадном зале, курили и вели беседу. А я как-то ненароком играл со своими машинками за углом. Мне всегда было любопытно, о чём взрослые разговаривают. Они говорили много непонятных слов, но всё равно было очень интересно. А в тот раз дядя рассказывал, что решил разводить грибы, только на их подкормку уходит много коровьих внутренностей. «Какие прожорливые грибочки!» – воскликнул отец, и дядя засмеялся. Я это очень хорошо запомнил. Вполне возможно, что и я сгожусь на подкормку для грибов. Хоть какую-то пользу принесу.

Через несколько минут осознаю, что я подозрительно увлёкся незначительными воспоминаниями и рассуждениями о каких-то грибах… Вообще, если сказать прямо, то мне просто не очень хочется умирать. Вот сейчас, когда эта возможность прямо на глазах превращается из фантазии в реальность, я понимаю, насколько мне не хочется этого делать. Но ведь у меня нет других вариантов?..

И в этот момент мои мысли, скачущие в попытках найти любую отсрочку, в самом деле кое-что находят.

***

«Языка» взяли сегодня рано утром. Капрал. Лет тридцать пять или, может, чуть больше. Вырубили их отряд газовой гранатой, так что он попал к нам целым и невредимым. Сначала думали, что просто повезло. Случайность. Откуда здесь взяться капралу? А потом он очухался и ляпнул, что линия фронта прорвана, так что, цитирую, «скоро сдохнете, уроды». Быстренько заслали разведчиков, тут-то всё и подтвердилось. Ну, тотчас все забегали, начали эвакуацию… А капрала забыли в камере.