Война никогда не изменится

Уткнувшись лбом в его шею, начинаю понемногу двигаться. На этот раз мне нужно больше времени, так что я сразу направляю руку капрала к его члену, а сам закрываю глаза и погружаюсь в собственные ощущения, стараясь не сбиться. Чувствуя его ускорившиеся движения, замечаю, как моё тело реагирует на это волной удовольствия. Теперь уже я могу взглянуть на него, не опасаясь ослабить возбуждение, – хочу запомнить каждую черту лица, каждое незначительное движение. Набираю темп, но он всё-таки кончает гораздо раньше, так что я выхожу и довожу себя до оргазма рукой, добавляя свою сперму к его, уже стекающей по животу и груди.

Наконец-то! Обессиленный, бухаюсь на бок, ныряя под его руку. Так мы и лежим в тишине некоторое время. Не знаю, думает ли он о чём-либо, но лично я просто наслаждаюсь теплом чужого тела рядом, кончиками пальцев поглаживая его живот, покрытый остывшими каплями спермы.

Затем всё-таки приходится встать за чистым полотенцем. Вода в кувшине для умывания, конечно, холодная, но это лучше, чем ничего. Намочив ткань, стараюсь оставить на долю капрала как можно больше чистого места. Он, вытершись насухо, бросает полотенце вместе с парой щепок в камин и поворачивает вентиль, открывая приток воздуха. Огонь, почти совсем затерявшийся среди углей, оживает и охотно подбирается к новой еде.

Одеваемся мы, не глядя друг на друга, и я лениво гадаю, не вспомнит ли он сейчас, когда всё закончилось, что мы враги? Может, ткнёт мне стволом пистолета в зубы? Кто их знает, этих варваров. Припомнив, что у них есть какое-то выражение насчёт того, чтобы бить тех, кого любишь, я издаю нервный смешок. Капрал смотрит вопросительно, но, кажется, бить не собирается.

Закончив приводить себя в порядок, спрашиваю на их языке:

– Что дальше?

Он пожимает плечами.

– Сегодня после обеда уходим за вашей армией. Пойдёшь с нами?

Я оглядываю себя, провожу пальцами по удобным пуговицам вражеской униформы. Усмехнувшись, поднимаю взгляд на капрала, качаю головой и, не желая уродовать смысл своих слов иноязычным акцентом, перехожу на свой язык:

– Надоело подчиняться приказам. Надоело убивать. И притворяться я больше не могу.

Он склоняет голову, показывая, что понял. Подумав, произносит:

– Ты можешь уйти в лес. Искать не будут.

Я размышляю пару секунд, вздыхаю.

– Нет. Что за жизнь в лесу? Домой я не могу пойти. И к вам – не могу.

Он смотрит мне в глаза, кивает и уходит.

Спать больше не хочется. Я замечаю оставленный на столе портсигар, выхожу в коридор, к открытому окну, курю и безмысленно вглядываюсь в темноту.

***

Когда начинает светать, я спускаюсь во двор. Подпираю дверной косяк, разглядывая постройки нашего бывшего главного концлагеря. Может, варвары воспользуются обустроенной территорией, чтобы держать здесь моих сограждан – теперь уже проигравших в войне?

Во дворе людей нет, но я всё равно отворачиваюсь к стене, чтобы не светить капральским портсигаром, достаю сигарету и закуриваю. Кажется, за эту ночь я уже выкурил свою недельную норму. Но ведь смерть от курева мне не грозит, верно? Я глубоко затягиваюсь. Сдохнуть в паршивом концлагере. Да, не о такой судьбе я мечтал в детстве.

За моей спиной, из двери главного корпуса, появляется давешний рядовой, судя по всему, искавший меня. Интересно, где он научился так чисто говорить на нашем языке?

– Пойдёмте в столовую. Приказано накормить вас.

В большом зале столовой людей много, кое-кто смотрит на меня с раздражением, но большинство игнорируют, поглощённые едой и разговорами. Конечно, сейчас они – победители, а я – предатель Родины, что им до меня? Я беру протянутый поднос, сажусь за пустой стол и ем. Веснушчатый рядовой стоит рядом, спокойно посматривая по сторонам.

Вернувшись в гостевую комнату, заправляю постель и переодеваюсь в свою высохшую униформу.

Через пару часов наконец-то раздаётся стук в дверь. Сразу чувствуется, что официальный, поэтому я одёргиваю форму и приглаживаю волосы прежде чем открыть.

Капрал, привычный рядовой-переводчик и ещё один из их руководства. Последний кивает рядовому, и тот обращается ко мне на моём языке:

– Вы согласны присоединиться к нашей армии для участия в военных действиях?

Я глубоко вдыхаю.

– Нет.

Без каких-либо эмоций рядовой продолжает:

– За отказ сотрудничать и за многочисленные убийства наших собратьев вы приговариваетесь к смерти через расстрел. Приговор будет приведён в исполнение через один час. У вас есть последнее желание?

Я слегка улыбаюсь. Насколько же чисто он говорит – без ошибок и почти без акцента. Гораздо приятнее, когда о предстоящей казни тебе сообщают на твоём родном языке, чем на языке варваров.

– Да, у меня есть последнее желание. Я бы предпочёл, чтобы казнь состоялась раньше. В лесу, а не здесь. И, если возможно, я бы хотел, чтобы меня казнил ваш капрал, – я перевожу взгляд на него. – Мне кажется, у него есть в этом большой опыт, так что я могу не опасаться, что его рука дрогнет.

Капрал медленно кивает, не дожидаясь перевода, и спрашивает:

– Вы готовы?