Отождествление отечества с властью превращало патриотизм в верноподданничество, несовместимое с развитым гражданским обществом и его демократическими институтами, и, следовательно, таило в себе опасность будущих социально-политических конфликтов, революции. При этом патернализм обладал для определенных людей как минимум одним преимуществом: в известных случаях он позволяет человеку сначала отстраниться от политического участия, а затем перенести всю ответственность на конкретного представителя власти. С эмоционально-психологической точки зрения патерналистский патриотизм наиболее комфортен для обывателя ввиду порождаемой им гражданской безответственности.
Глава 1. Военно-патриотическая тревога кануна первой мировой войны: прогнозы, страхи, предчувствия
Фантастическая футурология
Большинство критиков буржуазно-национальной, консервативной концепции патриотизма справедливо обращали внимание на то, что патриотические эмоции рубежа XIX–XX веков нагнетали международную напряженность и усиливали чувство военной тревоги. Заложниками эмоций оказывались не только рядовые обыватели, но и сами власти. В конечном счете решение Николая II о начале всеобщей мобилизации, вынудившее Вильгельма II объявить войну России, принималось в определенной эмоциональной обстановке, на которую оказывали воздействие слухи.
Помимо международных кризисов на настроения современников влияла научно-техническая революция, менявшая повседневность. 1880-е годы открыли так называемую «эпоху нервозности», когда приметами времени стали массовые жалобы людей на нервную слабость, неврастению, приобретавшие характер модного имиджа. Сами современники считали, что причиной являются «суета и гонка» новой эпохи электричества, которая ускорила бег времени. Й. Радкау отметил, что нервозность характеризовала само состояние культуры эпохи модерна и определяла настроения разных наций[98]
. В России нервозность городского социума была усилена последствиями Великих реформ: массовой миграцией крестьян в города, демографическим переформатированием общества, что превращало город в поле социальных и эмоциональных конфликтов. Индустриализация и модернизация, носившие безусловно прогрессивный по своей природе характер, своими ближайшими результатами имели рост общественной напряженности.Тревожность воплощалась в навязчивых образах приближающейся катастрофы. Для кого-то эти страхи сливались с эсхатологическими пророчествами, для других становились предсказанием мировой войны. Они проникали в художественное пространство посредством изобразительных и литературных образов, влияющих на настроения своих потребителей – зрителей и читателей. В 1911 году П. Н. Милюков отмечал влияние беллетристики на общественное воображение, усматривая в этом сознательную «технологию» милитаризации сознания германской нации:
В действительности подобная литература появлялась во всех странах – участницах будущей Великой войны. Часть сочинений в самом деле несла на себе печать национально-патриотической пропаганды, другая являлась не более чем результатом полета фантазии ее автора. Однако в целом пространство художественных образов создавало определенную тревожную атмосферу у читающей публики разных стран.
Сами фантасты хоть и не признавали ответственность за провоцирование страстей, после начала Великой войны напомнили читателям о своих пророчествах. В ноябрьском номере журнала «Мир приключений» за 1914 год появилась статья Л. Исидорского (псевдоним Я. И. Перельмана) «Пророки мировой войны», в которой писатель-физик обращал внимание на способность «чутких умов» предсказывать глобальные катастрофы: