Война перед войной

Как-то, после содержательной беседы на солнцепеке, Валера ошарашил всех новостью — оказывается, в здании аэропорта есть бар, в котором, несмотря на сухой закон, иностранцам подают спиртное. Сборы были недолги. Бар действительно работал, но застеснявшиеся советники долго стояли у дверей, решая, стоит ли без санкции начальства посещать злачное место со стойкой и уютно расставленными по углам столиками. Но в баре было пусто, а новых впечатлений мало, и любопытство взяло верх над выпестованным партией и компетентными органами пролетарским сознанием, строго запрещавшим поддаваться где бы то ни было тлетворному влиянию западного образа жизни. Дмитрия вытолкнули вперед делать заказ. Из спиртного в наличии оказалось только американское пиво в банках. Воблы и любимых сосисок с тушеной капустой к пиву, естественно, не нашлось. Поэтому ограничились только пивом, которое долго с видом знатоков и ценителей смаковали, отпивая маленькими глоточками из стаканов. Цена его, однако, оказалась такой, что повторить заказ никто не осмелился.

По дороге домой решили, что американское пиво в банках — дрянь. «Жигулевское» гораздо лучше и стоит у нас копейки, так что наверстаем по возвращении. Да и вообще, ходить в бар, где нет ни музыки, ни женщин, — неинтересно. Поэтому первое посещение стало последним.

От скуки и тоскливых мыслей об оставленных в Союзе семьях советников отвлекала только работа. Иван Игнатьевич, когда-то выдвигавшийся по партийной линии, решил не замыкаться на своей военной специальности и провести с афганцами дополнительно полезное массовое мероприятие. Идею о полковом собрании или митинге в поддержку Апрельской революции не одобрил Владимир Иванович, а вот в отношении содержательной лекции о пролетарских писателях было дано «добро». Иван Игнатьевич, забрав к себе в комнату уже всеми изученный учебник родной литературы, засел за работу, и это весьма обеспокоило Дмитрия. Дело в том, что, хотя между ними на почве общей любви к стряпне сложились приятельские отношения, в вопросах перевода они редко находили общий язык. Все началось с того, что как-то Иван Игнатьевич спросил:

— А в языке дари есть мягкий знак?

— Нет, — ответил Дмитрий.

— А как же ты тогда слово «лошадь» переводишь? — озадачил Иван Игнатьевич.

Дмитрий сосредоточился и попытался как можно более внятно объяснить проявившему неожиданный интерес к филологии собеседнику, что мягкость или твердость при произнесении того или иного звука в языке дари определяется его местом в слове и окружением, а в слове «асп» — лошадь на дари — все согласные произносятся твердо. Иван Игнатьевич недоуменно покачал головой, хотя вроде бы и принял такие объяснения.

Дмитрий не придал этому случаю особого значения, но спустя всего несколько дней Иван Игнатьевич обнаружил непорядок в автопарке полка и, почему-то перейдя на украинский язык, строго спросил афганского унтер-офицера:

— Що це таке?

Дмитрий перевел.

— Нет, ты переведи не «что это такое», а «що це таке», — стал вдруг настаивать Иван Игнатьевич, будто бы уловивший в переводе на дари отсутствие украинского акцента.

Дмитрий сначала даже не понял, чего же от него требует советник, но повторно перевел вопрос начавшему беспокоиться унтеру.

— Нет, спроси его — що це таке? — продолжал громко настаивать недовольный переводом Иван Игнатьевич.

Бедный унтер, относя гнев советника на свой счет, начал лопотать оправдания, жалуясь на суровые условия службы, тяжелую жизнь, бедность и отсутствие жены, стараясь хоть как-то смягчить закипавшего Ивана Игнатьевича, продолжавшего с каждым разом все более громко повторять:

— Що це таке? Ты переведи ему, — що-о це-е та-а-ке?

В конце концов доведенный почти до слез унтер бросился сам устранять непорядок на виду у оторопевших подчиненных, а Дмитрий попытался объяснить Ивану Игнатьевичу, что, как ни старайся, невозможно передать на дари колорит украинской речи в русском обрамлении. И «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя поэтому читать нужно только в оригинале, так как в переводе они теряют главное — нежное очарование вкраплений малороссийских слов в русскую речь. Бесполезно.

Тревожные ожидания Дмитрия полностью подтвердились, когда за три дня до лекции он получил ее текст для перевода. Задуманный Иваном Игнатьевичем пламенный панегирик писателям и поэтам революции изобиловал знакомыми по школьной программе стихотворными строками. Начал любитель отечественной словесности с Горького и, принимая во внимание ситуацию в Афганистане, решил сразу же вдохновить слушателей на продолжение борьбы за светлое будущее «Песней о Буревестнике»:

«Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы…»