Война по умолчанию

– Когда в этом деле что-то будет касаться вас, вы получите инструкции, – холодно парировал Макри. – Сейчас ваша задача – следить за тем, чтобы товарищ Замфиру делал все так, как я приказал. Запомните, Ганчиу, ни пуговица, ни монетка из кармана, ни тем более кошелек или зажигалка из кармана покойника не должны выпасть и закатиться под стол или попасть в карманы сотрудников крематория. Вы меня поняли?

– Да, да, конечно, – торопливо закивал Ганчиу, и у него мгновенно заблестел нос, покрывшись мелкими каплями пота.

– Все, что есть в машинах – одеяла, матрацы, – все в печь. Никаких следов!

В шесть часов вечера со зловещим скрипом открылась дверь первого рефрижератора и началась печальная выгрузка.

Глава 6

20 декабря. Тимишоара

Тимишоару было не узнать. Мрачное напряжение последних дней исчезло. Нет ночной темноты из-за погасших уличных фонарей, нет трупов на асфальте, нет молчаливо и зловеще торчащей на перекрестках военной бронетехники и угрюмых солдат в низко надвинутых на лоб касках.

Сегодня на улицах много народа. Рабочие, бастовавшие на заводах, вышли на улицы с лозунгами. Где-то играла бравурная музыка, люди обнимались и пели. То и дело кто-то забирался на крышу автомобиля или в кузов грузовика и произносил речь под восторженные крики и аплодисменты горожан. Казалось, всем городом овладела эйфория свободы. И каждый из ораторов вещал, что Тимишоара объявлена свободным городом. И никто не спрашивал, сегодня это еще никого не интересовало, свободным от чего или от кого стал их город. Слово «свобода» пьянило и вселяло призрачные надежды.

Солдаты тоже были на улицах. Они ходили группами среди гражданских, проезжали по улицам в грузовиках и тоже скандировали лозунги о свободе. Люди обнимались с солдатами, они хлопали друг друга по плечам и спинам и громко кричали, что «сегодня в Тимишоаре, завтра во всем мире». И все в это верили. Нашлись люди, которые разбрасывали с грузовиков и раздавали газеты из других городов. Там говорилось, что их жители последовали примеру Тимишоары и поднялись против тирании. Это были не просто города, а промышленные центры, на которых держалась вся страна: Решица, Орадя, шахтерская Хунедоара.

В больнице было пусто. Все, кто мог ходить, были на улицах, глазели в окна или просто стояли на тротуаре возле здания. Половина персонала не вышла на работу, на кухне не приготовили завтрак, и кто-то уже кричал, что это все последствия тирании и травли народа.

Акимов приподнялся на подушке, когда дверь его палаты распахнулась и вошел дежурный офицер Секуритате в белом халате, а с ним двое мрачных типов с тяжелыми подбородками.

– Одевайтесь, – бросив на постель одежду, приказал одни из визитеров на плохом русском языке.

– Что, свобода наконец коснулась и меня? – кряхтя и морщась от боли, спросил Акимов. – Мы с вами идем на демонстрацию? Может, по телевизору лучше посмотрим?

– Не разговаривать! – холодно приказали ему. – Не оказывать сопротивления, не пытаться бежать. Мы имеем приказ в случае попытки побега стрелять.

– Да-а, – ухмыльнулся Акимов, – бегун из меня сейчас первоклассный. Прямо глаз да глаз за мной. Того и гляди сигану через забор.

Спустив ноги с кровати, он стал стаскивать с себя больничную пижаму и надевать рубашку и костюм, с которого смыли кровь, но следы от пуль все же остались. Один на штанине, второй на пиджаке в области плеча. Двигать рукой и ногой было очень больно, еще незажившие пулевые ранения мешали, но Акимов старался не издавать стонов и не морщиться. Поэтому он пытался не молчать, а зло шутить. Так со своими нервами было проще справляться, и реакцию этих троих проверить. Должны же они как-то проболтаться о своих намерениях. Хотя с грехом пополам тут, кажется, русским владеет лишь один.

– А помочь мне никто не хочет? – ворчал раненый, натягивая брюки и пытаясь встать на ноги. – Я вот ширинку застегнуть не могу, а вы смотрите. Неуважение какое-то к советскому дипломату. А Советский Союз, между прочим, вас во время войны не бросил, от фашистов освободил, а вы вот как со мной.

Никто больше не приказывал замолчать. Румыны просто стояли и равнодушно смотрели на него. Но вскоре до Акимова дошло, что люди не просто стоят и терпеливо ждут, когда он оденется. Они прислушиваются к звукам снаружи. Там ведь – вовсю революция и ликующий народ, выступивший против правительства.

«Где-то мы проворонили, – думал Акимов, надевая пиджак. – Знали о недовольствах, знали, что ситуация в стране накалена до предела, знали, что режиссеры из США активно работают и «раскачивают лодку». Вот с днем переворота не угадали. Надо было хотя бы на день раньше приехать сюда и вывезти материалы».

Охранник в белом халате перекинулся несколькими словами с одним из агентов и вышел. Вернулся он через минуту с костылем и подал его русскому. Акимов, снова усевшийся на койку в ожидании, благодарно кивнул и поднялся, теперь уже опираясь на костыль. Агент, знающий русский язык, снова заговорил:

– Идешь между нами, не пытаешься бежать.