Война по умолчанию

– Да понял я, понял, – усмехнулся Акимов, ответив по-румынски. – Я не понял только, чего вы мучаетесь. Толкую же вам битый час, что я советский дипломат. Я в вашей стране работаю, а это значит, что я владею румынским языком. Можете общаться со мной без этих лингвистических сложностей.

Придерживая под руки, его вывели из палаты в пустой коридор. Но свернули не направо к общей лестнице, а налево. Ковыляя и стараясь не стонать, Акимов прошел вместе со своими конвоирами мимо столовой, кухни, продуктового лифта. Вскоре они оказались возле второй лестницы, которой не пользовались ни пациенты, ни персонал. Это был хозяйственный выход, который вел на первый этаж во двор больницы. Акимов за вчерашний и сегодняшний день успел прикинуть в голове план здания и окружающих улиц. В Тимишоаре ему доводилось бывать и раньше, так что представление о городе у него было.

«Можно ударить переднего, – думал Акимов, с трудом спускаясь по лестнице. – Если оступится и упадет, то вполне может себе что-нибудь сломать. Если повезет, то свалит и другого конвоира. А как мне достать заднего? Он в двух шагах позади меня. Кинуть в него костылем? Нет, это будет цирк, настоящая клоунада. Могут огреть по голове и уже бесчувственного затолкать в машину. И я не буду знать, куда и какой дорогой меня везут. Или наручники оденут. Нет, ребята, мне надо оставаться в любом случае в памяти и со свободными руками. Я буду продолжать стонать, кривиться от боли и вздыхать, показывая, как мне трудно и больно и какой я слабый. Моментик вы мне обязательно предоставите, тогда я и постараюсь от вас избавиться».

– Нам не проехать, – со злостью зашептал один из агентов, вернувшись от ворот. Акимов прекрасно его слышал. – Они останавливают на улицах каждую легковую машину. При мне вытащили, избили и куда-то увели двоих. Может, из наших, а может, из милиции.

– Надо спрятать документы и оружие, – предложил другой. – Номера на нашей машине гражданские. В чем они нас могут заподозрить?

– А этот? – зашипел третий, кивнув на раненого русского. – Он может поднять шум, позвать на помощь и выдать нас. Они же все там возбужденные. Порвут на части.

– И что делать?

– Будьте здесь, я схожу позвоню. Не маячьте посреди двора, зайдите внутрь.

Акимов поднял лицо к солнцу, пытаясь почувствовать его тепло. Декабрь, какое уж тут тепло, хоть климат в Румынии и не такой, как в Москве. Скоро Новый год. Как бы хотелось встретить его дома, с женой и дочкой. Праздничный стол, новогодняя программа по телевизору, вкусности для дочери и шампанское для них с женой. Уютно, тепло, рядом самые дорогие люди на свете. А первого января обязательно на Красную площадь…

«Не расслабляйся! – прикрикнул Акимов на себя мысленно. – Ты что, сдался? Рановато, браток! Не этому тебя учили, тебя учили бороться до конца. И гони от себя все посторонние мысли! Да, мысли о доме и семье для тебя сейчас посторонние. Стони и хромай на все ноги сразу, но убеждай их, что ты слаб, немощен и вот-вот потеряешь сознание».

Агент вернулся быстро. По его лицу Акимов сразу понял, что это конец. Иного решения его начальство или американские кураторы не могли предложить. Этого следовало ожидать. Пряча глаза и хмуря брови, старший из агентов кивнул на кирпичные сараи в противоположной стороне двора.

– Заведите его вон туда. Да быстрее же, а то нам самим отсюда не выбраться!

Двое других подхватили Акимова под руки и поволокли в сторону сарая. Костыль выпал и покатился по асфальту. Один из агентов неудачно схватил его за плечо – от боли раненый чуть не потерял сознание. Прикусив губу до крови, Акимов постарался сохранить ясность ума. Так просто он себя пристрелить не даст, не на того напали. Он уже прикинул, как и что сделает, когда во двор совершенно неожиданно ворвалась толпа.

Кричали сразу все. Было много женщин, но активнее были мужчины, особенно трое в полувоенной одежде без погон. Кричали про палачей, кричали про то, что долгие годы издевались и насиловали народ, проклинали всех, и секретные службы в частности, у них-де руки по локоть в крови.

Теперь Акимова тащили уже другие. Он слышал удары, и все боялся, что раздадутся выстрелы. Боль застилала глаза, кажется, рана на плече открылась, потому что по груди и боку текло теплое, наверное, кровь. Губы онемели, и перед глазами все начинало плыть.

Потом его затолкали в машину, усадили на заднее сиденье, при этом все время называли другом. Захлопнулась дверь, и наступила относительная тишина. Нет, за окном машины все еще кричали, но здесь было тихо. Акимов вздохнул глубоко и чуть потряс головой, разгоняя туман перед глазами.

Рядом кто-то сидел. Повернув голову, он посмотрел на улыбающуюся физиономию:

– Здорово, Жорка!

– Здравствуй, Серега! Как тебе мой балаган? – усмехаясь с довольным видом, кивнул мужчина в окно. Он хлопнул водителя по плечу и по-румынски велел ехать.

– Ну, ты мастер на такие выходки, – устало признал Акимов. – Был бы ты женщиной, я бы признался, что рад тебя видеть.

– Все балагуришь, – рассмеялся мужчина. – Живой – и ладно. А куда они тебя тащили? Не успели сказать?