Война Поппи (ЛП)

— Разве папочка-опоссум может оставить свою крошку-опоссума в большом страшном городе, где другие опоссумы хотят ее заполучить для своих грязных целей? — она сдерживает смех.

Я указываю на нее пальцем.

— Я не хожу туристическими тропами. Неужели я похож на японца?

Она склоняет голову набок и прикладывает палец к подбородку, постукивая им.

— Я имею в виду… — она щурится. — Вроде…

— И я не собираюсь таскать тебя с собой.

— Так я тебя об этом и не просила, не так ли? — она берет меня за руку и тянет за собой.

— Я уже слышал это дерьмо. — Клянусь, я провел половину детства, повсюду таская за собой Поппи. Мои ноги болели, а она так меня раздражала, но я не мог ей отказать. И я всегда был в два раза крупнее Коннора… а он был толстяком в то время. Может, мне следовало заставить его носить ее, и он бы похудел на несколько фунтов.

— Да ладно, мы не занимались этим со школы.

— Хорошо. Но только не к восковым фигурам. Никто не должен видеть натюрморт с Бритни Спирс.

— О, но там лучше всего. Я слышала теперь у них есть Джастин Бибер, весь в восковом поту.

— Я лучше натру мошонку перцем-призраком.

Она хмурится.

— Что это еще за перец?

— Тебе стоит почаще смотреть Ютуб. Это самый острый перец чили в мире.

Закатывая глаза, она вздыхает.

— Перец-призрак. Ну, и название, — она тащит меня по тротуару, протискиваясь между гребаными туристами с картами.

— Перец сладкий. Чили обжигает. Это гребаный перец чили.

— Перец.

— Я куплю тебе немного, и ты скажешь мне, чили это или просто перец. Один из парней шутки ради заказал его, когда мы были в Бастиане, после этого мне было больно ходить в туалет несколько дней.

— Ты в курсе, что отвратителен?

Я киваю. Мы подходим к пешеходному переходу, как вдруг кто-то аккуратно толкает меня. Я оборачиваюсь и вижу мелкого азиата, который делает странные жесты руками и держит передо мной камеру.

— Вот видишь, почему лучше не приезжать в центр Лондона, — я вздыхаю.

Поппи толкает меня локтем и улыбается ему.

— Хотите, что мы сфотографировали вас?

Мужчина просто смотрит на нее, а я раздраженно смеюсь, опрокидывая голову назад.

— Хорошо, — Поппи берет камеру. — Ну, а теперь сделайте шаг назад. Вы ведь хотите, чтобы я захватила вывеску «Хэродс», но с этого ракурса ее не видно.

Он что-то говорит ей. Понятия не имею, что именно, а Поппи просто улыбается и кивает.

— Хорошо, хм…

И это продолжается и продолжается. Поппи, будучи Поппи, проводит следующую четверть часа, пытаясь наладить общение с мужчиной, который ни хрена не понимает, о чем она говорит, независимо от того, сколько жестов она делает или насколько громко говорит. К черту мою жизнь. Он стоит у окна, пока она продолжает делать сотни снимков.

Когда она возвращает ему камеру, он улыбается и жестом приглашает ее подойти. А затем обнимает ее. Он смотрит на меня, а потом переводит взгляд на свою камеру, прежде чем зашаркать ко мне. Я делаю несколько шагов назад.

— Вот. Возьмите… — он начинает сжимать и разжимать руки. Возможно, он хочет, чтобы я сфотографировал его, а может, он просто исполняет «Twinkle, Twinkle Little Star». Я вздыхаю и беру у него камеру, делая один снимок, когда Поппи все еще стоит с открытым ртом, прежде чем вернуть ему камеру, схватить ее за руку и увести.

— Он был так мил, — произносит она.

— Тебя никогда не учили, что незнакомцы опасны? Господи, да ты можешь заговорить с кем угодно, — я иду по улице и пересекаю «зебру».

— Лондонский Тауэр вон там…

— Я, блять, не пойду в Тауэр и не буду заниматься туристической ерундой. Лучше музей естественной истории.

— Хочешь в музей?

— Мне нравятся динозавры, — ворчу я.

Она смеется и берет меня за руку.

— Хорошо. Тогда динозавры.

К тому времени, когда мы проходим милю или около того до музея, ее щеки наливаются румянцем из-за холодного осеннего ветра. Я плачу за вход, а потом мы стоим перед массивным скелетом динозавра.

Как-то раз мы приезжали сюда на школьную экскурсию, а позже родители Коннора приезжали в Лондон на длинные выходные и брали меня с собой, чтобы составить ему компанию. Когда бы мы ни приезжали сюда, тут всегда было что-то грандиозное. Я не могу это объяснить, но когда стоишь перед останками существа возрастом несколько миллионов лет, который, вероятно, в пять раз больше слона, внезапно чувствуешь себя очень незначительным. Это было таким несерьезным рассуждением. Возможно, даже унизительным. В любом случае я всегда был очарован этим местом.

Мимо пробегает орущий ребенок, за ним тянется воздушный шарик, а следом бежит взволнованный парень. Поппи улыбается, наблюдая, как мелкий пацан бегает вокруг бедняги.

— Знаешь, ведь иногда я скучаю по тем временам, когда была маленькой, — говорит Поппи, продолжая пялиться на ребенка.

— Ага. Никакой ответственности, бесплатная еда, и ты даже можешь сходить под себя, потому что кто-то точно уберет за тобой, — ухмыляюсь я.

Она закатывает глаза.

— Ты такой ребенок.

Я поднимаю бровь.

— Я во всем мужчина, милая.

— О, Боже, ну, хватит, — она отходит от меня, а я иду за ней, смеясь… и пялясь на ее задницу. Следует перестать это делать.