Война после войны. Пропавшие без вести

Бросить, уйти к своим сейчас, сразу, будет нечестно. Там свои, такие свои, что текут слезы и радость-тоска рвет сердце. Но разве бабушка, которая не видела тебя, но уже любила, не поймет? Разве не поймут ушедшие парни и чуткая, как колокольчик, Дики? Разве ты здесь ничего никому не должна? Ждет конь внизу. Блоод, познавшая все о людях ниже пояса и почти ничего не знающая о людских душах и сердцах. Похудевшая, как подросток, Ингерн. Даллап, вконец одуревший от страха потерять свою позднюю любовь. Ждет Энгус, которому нужна еще пара крепких пинков, чтобы стать отличным парнем. Ждет хитрый и неуверенный староста Жигун. Даже Белесая терпеливо ждет обещанной пенсии…

Разве они причина? Будешь их опекать, наставлять на путь истинный, учить жить? Фу, с чего ты взяла, что умнее их? Угу, знаешь, что такое шариковая ручка, биржа и танцпол? Вот пользы-то, разве что сопливым детишкам смешные сказки рассказывать. Это не твой мир.

А где твой?

Там, где провайдеры, перфомансы и финансовые кризисы? Что забыла леди Долины в мире автомобильной вони и инсультов?

Катрин застонала.

Вспомнила.

Вишневые глаза… Невыносимая нежность губ и глаз. Опека и секс, слившиеся воедино, одинаково прекрасные и драгоценные…

Ох, Фло!

…Катрин, скорчившись, безмолвно рыдала. Слезы текли, пропитывали безрукавку, но девушка не шевелилась. Скрюченные пальцы вцепились в плащ…

Что ж ты за сука?! Вот где твоя война. Вернись. Фло никогда не забывала тебя – ты это наверняка знаешь. Чувствуешь. Чувствуешь и знаешь, тупая, тупая, тупая девчонка!!! Время, деньги, законы – да в жопу их! В глубокую, вонючую, вечную жопу! Ты сделаешь. Убьешь одних, купишь других, переспишь с третьими. Ты и так бесстыдная шлюха, так растрать себя на единственно нужную войну. А если не шлюха, то дура, дура, дура! Как не понять такой единственной, такой естественной, такой нужной истины?!

…Тьма успокаивающе обняла, прильнула со всех сторон. Катрин дергалась в беззвучных конвульсиях, горячие слезы все струились по лицу, глаза превратились в два слепых пятна.

…Прости, Фло, ой, прости. Девчонка, только глупая сопливая девчонка, могла вечно оставаться такой тупой эгоистичной сучонкой. О, боги, ну что же ты так?!

Катрин вспомнила окна, выходящие на холодную воду залива. Аромат духов, печальные глаза. Жадность с первого же мгновения ставших прощальными, ласк…

Ой, прости!

Внутри, у сердца, все натянулось – вот-вот лопнет со стеклянным звоном. Одновременно между ног обдало жаром. Распластанная девушка дергалась, из глаз продолжали истекать соленые потоки…

Ой, прости, Фло. Прости свою слепую дурочку.

…Тьма поняла, извинила. Крепче обняла теплым коконом. Обняла вместе с сопливым носом, просоленной насквозь безрукавкой и почти столь же промокшими от возбуждения штанами. В своем искреннем раскаянии Катрин была жалка, понимала, что жалка, что ничтожна, смиренно ждала возмездия темноты…

Когда вязкое Ничто шевельнулось, Катрин в ужасе распахнула мокрые, вовсе не зрячие от слез глаза. Если придет Фло, останется только умереть от стыда. Сердце переполняла любовь, нежность к былому вишневому чуду, презрение к себе, к глупым мыслишкам, занимавшим так долго сознание. Чувство собственной непроходимой глупости, бесцельно проведенных дней, часов и месяцев резало острее скальпеля. От презрения к себе хотелось сейчас же умереть. Лишь Фло может до конца понять, но разве можно теперь показаться перед ней?

Тьма перед глазами чуть поблекла, позволила замершему огню костра осветить возникшую из черноты фигуру. Катрин вздохнула от облегчения и разочарования.

Не Фло…

Катрин сморгнула слезы.

Высокая девушка печально смотрела на нее сверху вниз. Знакомая. Где ты ее могла видеть?

Казалось, голова пришелицы, с густыми и не слишком тщательно причесанными волосами, упирается в плотную тьму потолка. Изумрудные грустные глаза влажно мерцали. Стройная фигура, чуть угловатые плечи, узкие бедра, длинные босые ноги. Незнакомка была обнажена, только на шее висел оправленный в серебро клык.

Как странно видеть саму себя…

Пришелица опустилась на колени. Клык покачивался между упругих, уже по-женски округлых грудей. Пальцы с короткими, забывшими о настоящем маникюре ногтями осторожно коснулись мокрой щеки Катрин.

Катрин – та, что лежала, – всхлипнула. Себя глупо стесняться. Взяла руку близняшки, потянула к себе. «Сестра» послушно улеглась рядом. Все понимала. Кто же, если не она?

Только Флоранс. Фло. Ох, Фло…

Катрин уткнулась лицом в теплое плечо и заплакала. Сестра молча гладила по волосам. Единственное сочувствие, которое возможно принять, не оскорбляясь до рывка за ножом…

Катрин плакала по себе, такой непутевой самонадеянной девчонке, по своему живому отражению, которое навсегда останется здесь, в этой плотной темноте. По Фло, помнящей о дурной девчонке так безумно далеко от этой доброй тьмы, что и представить невозможно. По собственной и вообще по всеобщей человеческой глупости плакала девочка…