Я расчесала пальцами мокрые волосы, перекинула их через плечо и накрутила влажные концы на пальцы. Волосы успели значительно отрасти с моего появления в этом доме, после того как я в первую же ночь обрезала их в ванной. Забавно, что я даже не обращала внимания, как сильно они отросли. Время пролетело незаметно.
Другой рукой я рассеянно рисовала круг на деревянном столе. Добавила одну линию, вторую…
– Тисаана!
От неожиданности я подпрыгнула. Надо мной нависал Макс, скрестив на груди руки:
– Ты предсказуема, к моему вящему разочарованию.
– Я правда не…
– Правда. Держи. – Он с усмешкой взял со стола бокал красного вина и протянул мне. – Вино намного лучше помогает от несговорчивых нервов.
– Я не переживаю, – ответила я, но все же сделала глоток, наслаждаясь горьким послевкусием.
– Пора уже оставить эту чушь позади. – Он подпер щеку пальцем и приподнял бровь, разглядывая меня. – Я хорошо тебя знаю. Не такая уж ты и загадочная.
Я тихо и неловко рассмеялась, не зная, как реагировать на комок в груди и внезапно вспотевшие ладони.
– Даже не знаю, может, сводить тебя прогуляться в город или еще куда-нибудь? – Он уселся в кресло напротив, удобно откинувшись назад и небрежно покачивая в пальцах бокал с вином. – Сдается мне, что нужно отпраздновать окончание твоего обучения. И мне вдруг пришло в голову, что в твое представление о празднике может не входить сидение дома с таким неприятным отшельником, как я.
– Еще рано праздновать. Может быть, сходим куда-нибудь после того, как я сдам экзамен.
Но если быть честной, больше всего на свете мне хотелось сидеть у камина, впитывая последние мгновения уюта и его общества. Так или иначе, сдам я экзамен или нет, но меня не покидало твердое предчувствие, что завтра в это время все будет иначе. А у меня появилось столько привычек, которые не хотелось менять.
Макс приподнял свой бокал:
– Значит, завтра. Когда нам действительно будет что праздновать. В любом случае я уверен, что прогуляться вдвоем будет намного приятнее, чем сидеть в углу и смотреть, как дамы пыжатся, пытаясь привлечь внимание Саммерина.
Представив себе эту картину, я фыркнула.
– Тот еще спектакль, должен сказать.
Макс перегнулся через стол, пристально уставился мне в глаза и понизил голос, имитируя тихую, протяжную речь Саммерина:
– «О, так вы делаете шляпы? Как увлекательно. Стоило мне вас увидеть, и я понял, что в вас живет дух творца». – Он покачал головой. – Просто отвратительно, но все равно захватывающе.
Нарисованная им картина живо встала перед глазами. Я добавила к ней сердитого Макса, исподлобья наблюдающего из угла за другом.
– А как насчет тебя?
– Я не создан для этого. – Он поднес бокал к губам, подумал. – Я имею в виду светские любезности.
– А для того, что происходит после них, для такого ты создан?
Слова выскользнули сами собой, а голос обрел тот игривый тон, которым я не пользовалась со времен танцев у Эсмариса. Я отпила еще вина, чтобы скрыть собственное удивление. Рот Макса скривился в усмешке.
– Пока еще никто не жаловался, – не дрогнув, ответил он.
Мои руки покрылись гусиной кожей. Я с трудом оторвалась от лица Макса и принялась рассматривать рисунок на деревянной столешнице. Опасная территория. Я сама не понимала, что меня побудило зайти на нее.
Долгое время мы оба молчали. В воздухе висело напряжение, будто мы оба задерживали дыхание.
– У меня кое-что есть для тебя, – наконец сказал Макс.
Его легкий тон разорвал нить напряжения, и я с облегчением выдохнула. Он поднялся со стула и исчез в коридоре, но почти сразу вернулся с маленькой невзрачной коробочкой и положил ее передо мной на стол. Затем прислонился спиной к дверному косяку. Несмотря на небрежность позы, я чувствовала его волнение.
Я перевела глаза на коробочку. Плоская, размером с мою раскрытую ладонь, аккуратно сшитая из коричневой кожи.
Я взглянула на Макса. В горле образовался ком, и я ничего не могла с собой поделать.
Макс издал резкий, неловкий смешок.
– Открой, прежде чем смотреть на меня такими глазами. Вдруг тебе не понравится.
Я послушно кивнула, открыла коробочку и замерла, ошеломленно моргая.
На подложке из черного шелка лежало золотое ожерелье.
Сзади ожерелье сужалось в элегантную золотую нить, а передняя, широкая часть представляла собой красивое переплетение сияющих бабочек. Их крылья отличались настолько искусной работой, что казалось, будто они переливаются. Сквозь тончайший металл преломлялся свет. Между бабочками свивались мерцающие лозы, шипы и цветы, образуя садовый пейзаж. Присмотревшись, я заметила маленькую скромную змейку, свернувшуюся в клубок посреди этого великолепия.
Макс сделал его для меня. Другого объяснения быть не могло – слишком все совпадало.
У меня сжалось сердце.
– Переверни, – тихо сказал Макс.
Я повиновалась. На обратной стороне, там, где металл будет касаться моей кожи, притаились три крошечные стратаграммы.
Я не заметила, как Макс пошевелился, пока не почувствовала на щеке его дыхание, когда он склонился над моим плечом.