Война потерянных сердец. Книга 1. Дочь всех миров

Всю ночь я вычерчивала стратаграммы, но, кроме той единственной удачи в саду, больше мне не везло. Мы с Максом успели установить удобный для нас обоих распорядок. Я сидела на полу на своем обычном месте около камина с разбросанными вокруг бумагами. Макс растянулся рядом в кресле с книгой в руках.

Потихоньку текла ночь, и в конце концов чернила начали дрожать и расплываться перед глазами в мерцающих отблесках пламени. Порой мы оба засыпали у камина и потом заспанно приветствовали друг друга в резком утреннем свете.

– Тисаана.

Видимо, Макс задремал, потому что его голос звучал хрипло, как спросонья. Он говорил так тихо, что я ничего не могла разобрать: потрескивание пламени заглушало его слова, а к тому же я слишком устала. Когда я подняла глаза, он задумчиво и немного напряженно разглядывал меня через низкие, кривовато сидящие очки для чтения.

– Я понял, – торжественно заявил он, так тихо, что слова его поднимались к потолку легким паром, – ты не забыла, кто ты. Я уверен, что ты помнишь. И я надеюсь, что больше ни у кого не хватит наглости доказывать тебе обратное.

Какое-то время я молча смотрела на него. В груди возникло странное, едва уловимое ощущение – будто я проглотила пригоршню призванных серебристых бабочек.

– Я знаю, – наконец сказала я как ни в чем не бывало. – Я просто чудо.

Макс, закатив глаза, затряс головой. Под затихающий шелест его смешка мы снова погрузились в уютную тишину.

Глава 26

Восемь недель.

Ровно столько оставалось до моих экзаменов. Мы с Максом, вооруженные странной обретенной близостью, зародившейся после сражения в Таирне и устранения его последствий, устремились к цели с новым рвением. Уроки длились по десять, двенадцать, шестнадцать, восемнадцать часов – столько, сколько требовалось, пока кто-то из нас или мы оба не падали в изнеможении в кресло.

Многое встало на свои места. Казалось, никто из нас не понимал, что происходит, но мы оба то и дело подмечали изменения: растущую непринужденность в разговорах, понимание без слов на уроках, уют и тишину проводимых дома вечеров.

Наша совместная жизнь слилась в едином пульсе, сердцебиении, в единении вдохов. В тишине между ними я изучала ритм шагов босых ног Макса по ночному коридору, подергивание жилки на шее, когда он сосредотачивался, еле слышимый смех, которым всегда сопровождались мои шутки – даже самые несмешные. Я узнала, что его улыбка всегда начинается с одной стороны – левый уголок рта приподнимался на долю секунды раньше, чем правый, – и что он очень любит имбирный чай, а также запомнила длинный перечень вещей, для которых он не создан.

В свою очередь, он тоже потихоньку изучал меня. Я это точно знала, потому что в один прекрасный день поняла, что он давно перестал спрашивать, какой чай мне заварить, и что у нас таинственным образом образовались нескончаемые запасы малины, хотя сам Макс ее не любил. Он продолжал ненавязчиво расспрашивать меня о прошлой жизни, всегда в сонные минуты в конце дня. «Расскажи мне о Сереле. Расскажи мне о своей матери. Расскажи мне о Низерине».

Я же, со своей стороны, вела себя наоборот: осторожно нащупывала грани вопросов, ответы на которые могли причинить боль, и не трогала едва зажившие, тщательно спрятанные раны. Прошлое Макса по-прежнему оставалось для меня большой загадкой. Как бы ни разбирало меня любопытство, я видела, что при намеках на эту тему он вздрагивает, хотя и пытается это скрыть. Я знала, что истинным милосердием с моей стороны будет, если я оставлю свои вопросы при себе.

Благодаря новообретенному взаимопониманию мы стали друг другу опорой. В ночи, когда я просыпалась от кошмаров и бежала от них на свежий воздух сада, у Макса всегда обнаруживалась бессонница, и он прогуливался по темным тропинкам, составляя мне молчаливую компанию.

Мой аранский с каждым днем становился все лучше. Тем не менее время от времени у меня вырывался бессмысленный набор слов, нарушающий все правила человеческой речи. В конце одного особенно утомительного дня я совершила очередное преступление против грамматики, когда хотела узнать у Макса, куда он убрал чернила для стратаграмм, и спросила его: «Пропала где… черная вода?»

Макс даже бровью не повел, просто залез в ящик стола и достал чернила. Увидев полный ужаса и изумления взгляд Саммерина, он лишь пожал плечами:

– Еще немного времени, и ты тоже свободно заговоришь на языке Тисааны.

Мы обменялись гордыми взглядами и наградили друг друга победной улыбкой.

Дни текли один за другим, сливаясь воедино. Сначала они тянулись долго, но постепенно пошли на убыль. Прохлада по утрам напоминала о наступающей осени. Сад разросся, виноградные лозы переплетались, развесистые цветы жадно нависали над вымощенными дорожками.

Среди этих цветов мы тренировались одним ясным утром, всего за неделю до экзаменов. Я отпустила какую-то нелепую шутку, а Макс в ответ поморщился и покачал головой:

– Какой кошмар.

– Это ты так сейчас говоришь, – возразила я, скручивая в руках воздух. – Но что ты запоешь, когда меня не станет?