Война с аксиомой

— Ведь такого я больше никогда не встречу. А с ним так интересно, каждую минуту… Чего он только не знает!

Ее пушистая, аккуратно причесанная головка была даже миловидна, но лицо омрачило выражение тоски и горечи, недетской горечи. И мне стало больно. Но что, что я могла сделать?

— Ну, прощайте, — сказала Алла чинно. — Спасибо за гостеприимство.

— Ты заходи, и одна и с Таликом.

Но она покачала головой, ничего не ответив, и губы ее жалко дернулись, точно она собиралась заплакать.

— А с мамой его я попробую уладить. Она позволит вам дружить…

Алла явно старалась засмеяться или хотя бы усмехнуться. Но это не получилось у нее. Она только сумела сдержать слезы.

— Я ведь знала, что ничего не выйдет… Знала. А все-таки вдруг размечталась. Вот сели мы с ним в поезд, едем далеко-далеко от всех…

Она всхлипнула и выбежала.

И я твердо решила настоять, чтоб им позволили дружить. Но я недостаточно ценила мать Виталия Оленева.

Оленева подняла на ноги всех — от парторганизации школы до милиции. В кабинете Марии Семеновны шло совещание, и меня немедленно вызвали к ней, как только я появилась в вестибюле школы.

Я даже вздрогнула, когда увидела Оленеву. Такой она была бледной, даже зеленой, так дрожали у нее руки.

— Всё, буквально все я давала этому мальчику… — Голос ее был жалобным, задушевным, непохожим на ее обычный, холодный до такой степени, что от него стыли зубы.

— Не волнуйтесь, найдем вашего сынка, — убеждал ее Игнатов, инспектор детской комнаты при районной милиции.

Оленеву он прямо обожал, считая ее образцовой родительницей.

— Возмутительно! — кипятилась Мария Семеновна. — И опять в этом классе! Прямо рассадник каких-то любовных эмоций!

Светлана Сергеевна усмехалась. Она не любила Оленеву, но предпочитала с ней не связываться, особенно с тех пор, когда Оленева снялась с партийного учета по месту жительства и прикрепилась к нашей школьной парторганизации.

— Наконец! Явилась! — воскликнула Мария Семеновна, увидя меня. — А ведь классному руководителю невредно приезжать и до начала своих уроков…

— У меня сегодня вообще нет уроков, — сказала я.

— Ты уже слышала новость?

Светлана Сергеевна выразительно покосилась на Оленеву.

— Они у меня ночевали.

Хоть я и рассчитывала немножко на эффект, но не думала, что он будет таким сенсационным.

— Боже мой! — простонала Оленева, падая в кресло. — И вы могли мне не позвонить, не сообщить об этом немедленно?! Еще вчера!

С каждым словом голос ее повышался, крепчал и леденел.

Игнатов перестал названивать по телефону и тоже повернулся ко мне. Он хотел посмотреть на меня официально, но у него не получилось. Вот уже два года, как мы частенько с ним сталкивались и после нескольких ссор неплохо ладили. Мария Семеновна начала опускать голову, глядя на меня поверх очков, точно собиралась бодаться.

— Вы сами выгнали сына из дому, — сказала я Оленевой. — Вы должны были отдать себе отчет в своем поступке.

— Но где, где мой мальчик?

— В классе.

Она вскочила с места, рванулась к двери, но тут вмешалась Светлана Сергеевна:

— Сейчас идут уроки, вы не можете войти в класс…

— Так вызовите, вызовите его сюда! — умоляюще сказала Оленева Марии Семеновне.

— Приведи парня! — скомандовала Мария Семеновна, глядя на меня, как на пустое место.

— А зачем? Пусть нормально занимается. Надо всем успокоиться, подумать…

— И это говорит педагог?! — Оленева подобралась, как перед прыжком. — Мой сын попал в руки к авантюристке, к уличной девчонке…

— Я ее видела, — сказала я. — Самая обыкновенная девочка.

— Вызови Оленева! — скомандовала еще решительней Мария Семеновна.

И мне пришлось пойти за Виталием. Никогда не забуду, как он посмотрел на меня, когда я сказала ему, что его просит зайти Мария Семеновна. Он выпрямился, сжал губы, отвердев лицом, точно шел на расстрел, и двинулся легким, спортивным шагом по нашим длинным коридорам.

И я не успела сказать, что все произошло помимо меня, что я пыталась вмешаться, но что и я связана тысячами запретов именно потому, что я учительница. А главное, я не успела подбодрить его, посоветовать держаться стойко…

Когда мы с ним вошли в кабинет, Мария Семеновна мне сказала небрежно, как прислуге, которой барыня недовольна:

— Ну, а тебя я не задерживаю.

— Решается вопрос о моем ученике…

— Это ученик моей школы!

Третье слово она выделила жирно и победно посмотрела на Игнатова.

— Весь этот тарарам глуп!

Глаза ее округлились. Она позволяла, даже поощряла иногда нашу фамильярность, но только наедине…

— Твое мнение не спрашивают! И вообще, Марина Владимировна, у меня сейчас здесь совещание при директоре. Я вас на него не звала…

Игнатов скучающе гладил трубку телефона. Оленева заискивающе смотрела на сына. А он разглядывал носки своих ботинок. Плечи его ссутулились, точно он заранее подставил их под тяжелую ношу.

Пауза увеличивалась, густела.

Светлана Сергеевна вывела меня, сказав тихонько:

— А, оставь, что ты с ними сделаешь?! Если парень твердый — устоит, а если подчинится — грош цена такой любви…

И я ушла в библиотеку и перебирала журналы, не видя их, и мне особенно жалко было не Виталия, а Аллу с ее наивной мечтой о чуде.