Война самураев

Вдали уже слышался низкий рокот, немногим отличный от гула землетрясения, что случилось седьмого дня. «И бед он предвещает не меньше», — подумал Мунэмори, слегка дрогнув.

Грохот становился все громче, и вот из-за поворота на То-кайдо показались первые конники. Во главе ехал сам князь Киёмори, сияя начищенным шлемом с бронзовой бабочкой. Над каждым из всадников реял алый стяг Тайра, хлопая на морозном ветру. И хотя конница приближалась мерной, спокойной поступью, ее всесокрушающая мощь (как оценил Мунэмори, рать Тайра насчитывала не менее десяти тысяч) была способна вселить ужас в сердце любого, кто попадался на пути. И верно: уличный сброд, едва завидев воинов, ахал и бросался врассыпную, забиваясь в спасительные норы. «Бесполезно, — сказал себе Мунэмори. — Теперь никому не будет спасения».

Не доехав до него двух кэнов, Киёмори вскинул руку, призывая конников остановиться. Те молча, как один, повиновались.

Вдохнув зимнего воздуха, Мунэмори послал коня им навстречу и вскоре поравнялся с отцом.

— Войска привел? — проворчал вместо приветствия Киёмори. Его кожа и усы посерели от дорожной пыли, а резкие морщины придавали лицу сходство с каменным изваянием. Даже глаза — черные и холодные, — казалось, были высечены из обсидиана.

— Они ждут по ту сторону ворот, отец.

— Отлично. Тогда вперед.

Мунэмори повернул коня, чтобы очутиться в одном строю с Киёмори, потом, понизив голос, спросил:

— Кого нам предстоит победить такой могучей ратью?

— Всех. Всех недругов Тайра. — Киёмори махнул вперед. Грозное воинство двинулось дальше, устремляясь сквозь ворота. Мунэмори взбодрил коня пятками, чтобы не отстать от предводителя.

— Разве нам кто-нибудь угрожает?

— А разве нет? Ты наверняка об этом слышал: землетрясение — наша вина, оно предрекает падение Тайра. Как ураган до него, как пожар и комета. Все боги-де сговорились против нас. Не пора ли показать всем, что боги нам не указ? Мы, Тайра, даже богам не позволим о нас злословить. Если они предвидят хаос — будет им хаос. И мы, Тайра, выйдем из него победителями.

Мунэмори нервно сглотнул. Старший брат не раз намекал, что отец повредился рассудком. Мунэмори не был в этом уверен, но особенно не заботился поиском правды, а теперь сожалел о своей беспечности.

Двое его воевод развернули коней и проехали обратно через врата. Бой копыт могучей рати удивительно мягко отдавался от балок Расёмона. Их звук походил теперь на журчание ручья, на плеск бурной реки, какой бывает слышен лишь у самой кромки.

Дружина Мунэмори, числом едва более двух сотен воинов, поджидала несколькими кварталами ниже по улице Судзяку. Простой люд и лавочники, что с любопытством поглядывали на горстку бойцов, один за другим замечали приближение полчища Киёмори. Их лица вытягивались, и они тут же прыскали по домам и лабазам, спеша закрыть двери и ставни.

Встретив пополнение, князь Тайра опять осадил коня.

— Мунэмори! Отведешь своих людей и половину моих в Рокухару и устроишь оборону. Я же возьму остальных в Нисихатидзё — там будет расположена наша ставка. Когда покончишь с приготовлениями, возвращайся ко мне. У меня есть для тебя особое поручение.

— Что это за поручение, отец? Киёмори лишь покачал головой:

— Скажем, пришла пора нанести кое-кому визит. Сказав так, Киёмори обернулся в седле и принялся раздавать команды военачальникам.

В этот миг Мунэмори осознал, что даже призрак Син-ина пугает его меньше собственного отца.

Оскорбление

— Возмутительно! — тихо воскликнул Го-Сиракава.

— Именно так все и было, владыка, — отозвался Дзёкэн, Печать дхармы, кутаясь в серое одеяние и пытаясь отогреть над жаровней продрогшие руки. — Князь Киёмори весь день продержал меня на снегу, а выслушать соизволил лишь па закате, когда я поднялся уходить.

Го-Сиракава махнул слуге, чтобы тот подал еще одежды — укрыть спину достопочтенному Дзёкэну, сыну Синдзэя и достойнейшему во всех отношениях человеку. Подобное обращение от предводителя Тайра оскорбляло не только государя-инока, но сами законы приличия.

— Объяснил ли князь Киёмори, зачем привел вчера такую могучую рать?

Дзёкэн не без труда кивнул:

— Поначалу он сказал, что причины его недовольства вами столь очевидны, что обсуждать их глупо. Однако, поскольку я остался просить его аудиенции, господин Киёмори соизволил просветить мое невежество. Сперва он пожаловался на то, что вы не воздали поминальных почестей его сыну Сигэмори.

Го-Сиракава, нахмурившись, откинулся на пятках.

— Сделай я так, Киёмори составил бы другую жалобу — что я лишил его клан права оплакать Сигэмори по своему обряду. Его недовольство смехотворно.

— Далее он сказал, — продолжил Дзёкэн, — будто вы предавались всем обычным увеселениям и устраивали празднества — а меж тем не минуло еще положенных дней после кончины Сигэмори, не проявили сочувствия к его отеческой скорби и не оплакали потерю радетельного и мудрого советника, верой и правдой служившего государю.