Война «шляп». Очерк Русско-шведской войны 1741–1743 гг.

Партии риксдага не имели уездных комитетов и бдительных информаторов в Финляндии, но «призраки» Великого лихолетья не исчезали. Происходили случайные стычки, и это еще куда ни шло, но не было ничего доблестного в набегах партизан, поджогах, творимых собственной армией, торговле людьми, произволе и одичании народа. Минуло только двадцать лет со времен апокалипсиса – Северной войны. Трудно было приступить к чему-то новому. На заседании риксдага один священник заявил, что, поскольку территория Финляндии не укреплена, то шведской короне нельзя требовать от финнов жертв – в случае войны пусть они взывают к состраданию и милосердию русских[48]. Мнение жителей Финляндии не могло быть услышано в Стокгольме. Возможно, не столь резкие речи произносились на заседаниях риксдага в Гельсингфорсе или Або.

Швеция и Финляндия были вместе уже 500 лет, их связь трудно объяснить. Что финны отдавали и что получали за свою преданность? Только убожество и угрозу завоевания. На заседаниях риксдага эти опасения выражались в докладах на военную тему. Крестьяне негодовали. Барон Хенрик Вреде был озабочен тем, что «финское сучье отродье присоединится к русским и ударит шведам в спину, ежели продолжать с ним так обращаться»[49].

Выражение абоского купца Эсайаса Вехтера «финская нация» вызвало раздражение. «Нельзя делать никакого различия между Швецией и Финляндией. Это один народ с одним законодательством и одной формой правления»[50].

Кризис в региональной политике произошел после событий 1739 г. Колокола не били в набат, предупреждая о русской угрозе. Но беда пришла неожиданно: в Финляндию были введены два шведских полка, состоявших из нескольких тысяч наемных солдат[51]. Переброска войск вызвала нервный зуд. Что им здесь надо?

В современных финских исторических исследованиях звучит горечь за несправедливость по отношению к Финляндии. Век за веком Швеция черпала здесь ковшами кровь и проливала ее в далеких землях в угоду жестокому Молоху вместо того, чтобы защищать Финляндию. Десятки тысяч финских солдат гибли по ту сторону Балтийского моря, в то время как их жен насиловали, детей продавали в рабство. Однако из этого не следует вывод, что в 1730-х гг. или в другие мирные времена финны молились о постоянной защите со стороны армии.

Скорее всего, они молились только о мире. Десятки тысяч финских солдат стали обыденностью, к этому привыкли. Жители Финляндии не просили у Швеции вспомогательных войск. Их содержание обернулось бы всеобщим бедствием. По сравнению с такой прожорливой ратью библейское саранчовое полчище казалось благодатью.

Это зловещее оживление и явление двух полков жутко напугало горожан. От перешедшего в руки России Выборга город Борго унаследовал епископскую кафедру и лицей, а не военную инфраструктуру. А тут на постой нагрянули две вестманландские роты с командным составом. В городе не было ни казарм, ни другого жилья. Незваные гости кинулись в дома, где едва была хотя бы одна пустая каморка. Гостеприимство не являлось национальной добродетелью жителей Нюланда. Магистрат выдал каждому солдату купон на дрова, свечи и жилье. В дома пришлось вламываться силой. Для перевозки грузов солдаты конфисковали у населения лодки, тем самым парализовав торговлю.

Для ремесленников армия была ненадежным заказчиком с нестабильной платежеспособностью. Шведские военные опустошили провиантские склады на случай мобилизации, прежде чем появились слухи о начале войны. Нужно было распределять продовольствие, но это оказалось невозможным, потому что рынок подчиняется скорее закону спроса и предложения, чем предписаниям[52].

В пропагандистских воззваниях «шляп» кровь Авеля взывала о мести Каину, хотя сталкивались далеко не братские народы. Раз уж так хотелось использовать священные тексты, то в Финляндию следовало бы пригласить Иисуса Христа, чтобы как в Новом Завете накормить эти многочисленные полки парой рыбин и пятью хлебами. За неимением других чудес власть запретила самогоноварение[53].

В Эстерботтене полковник Йоахим фон Ганшоу умолял о поставках продовольствия морским путем, так как в неурожайный год людям пришлось есть падаль и осоку. Шведское правительство раздало крестьянам немного зерна, что, по мнению солдат, было неправильным. Кстати, за двадцать лет ни один унтер-офицер Эстерботнийского полка не был произведен в офицеры, потому что эти звания присваивались только пришлым людям. Даже сын Ганшоу был всего лишь фельдфебелем[54].

Разжигатели войны подсчитывали талеры, пушки и воинские подразделения, но не учитывали запасы в амбарах, сараях, поголовье скота на пастбищах, а также размеры земельного участка тех, кто был обязан содержать солдат. Из Швеции корабли привозили все больше вооруженных солдат. Местные жители не встречали их со словами приветствия Valkommen (швед, «добро пожаловать») и «будьте как дома». «Гости» редко помогали женщинам носить воду, не кололи дрова, а порой даже мочились в неположенных местах.