Война (СИ)

Я был облачён в доспех и форму телохранителей, ничем не отличался от остальных. Сейчас я не царь, я боец. Но такой боец, который не должен вступать в бой. Да мы все не должны были сражаться всерьёз. Задача стояла только не дать забрать тело моего убитого двойника.

Наш отряд располагался в подготовленной засаде примерно посерёдке того пути, что должен был пройти обряженный в монаха двойник. Здесь вокруг было топко и лишь узкий проход. Такие вот островки попадались довольно часто, и опытные телохранители должны были проверять все кусты, но… Благодаря болотистой местности, получилось организовать засаду противнику, а нам устроить засаду на засаду. Потому и людей рядом не было. И как мы друг друга с поляками не вычислили? Хотя ляхи располагались в трёх верстах от нашего места.

Люди… я не просчитал этот момент. Не предусмотрел, что найдутся те, кто прибудет сюда, дабы лично узреть, как государь исполняет епитимью. У нас были готовы твое агентов, которые якобы видели покушение, и что это были поляки. А тут… А что, если они под пули и сабли полезут? Вновь кровь и очередные грехи брать на себя?

Мы выскочили на дорогу, когда бой уже заканчивался. Пять охранников моего двойника защищали тело Остапа, сражённого пулей. Было видно, что оставшиеся русские воины ранены, в большинстве огнестрельным оружием, но они стояли и своим существованием мешали забрать труп того, кого считали императором. Другие бойцы сгрудились кучкой над телом Остапки, так они в безнадёжном деле закрывали собой охраняемый объект. Славные воины… жаль…

— А-а-а-а, — закричали с опушки леса, по левой от меня стороны на дорогу устремились люди.

Мои подданные, мой народ, они вооружились палками и бежали навстречу своей смерти. Хотелось прокричать: «Стойте, не надо! Меня и так совесть грызёт!» Но я, прикусив губу до крови, молчал. Негоже рядовому воину кричать не по Уставу.

Нас заметили. Но мужиков, которые бежали к полякам, враг заметил раньше, потому и разрядил винтовки, нашего производства, между прочим, по бегущему меня спасать народу. Благо люди бежали врассыпную, а в стане врага были хорошие стрелки, но не лучшие. Однако, несколько бегущих мужиков упали, сражённые пулями. Я это заметил, когда пустил коня галопом.

Только что поляки хотели поглумиться над оставшимся уже единственным охранником тела Остапа, считая, что им мало что угрожает, а сейчас засуетились. Одиночный выстрел из пистоля прогремел отчего-то громче, чем до того винтовочный залп. Последний охранник свалился.

И тут в дело вступила моя сотня. Револьверы с унитарным патроном — великая вещь, если таковых по два на каждого телохранителя. Получалась убойная силища. Тем более, что до того сотня Ермолая максимально, насколько позволяла местность, выстроилась в линию и с наскоку разрядила конные винтовки, также с казённым заряжанием унитарным патроном.

Поляки, было дело, попытались выстроиться для конной атаки, их стрелки судорожно перезаряжали винтовки, благо не быстрой перезарядкой нашей пулей, но… Убийцы стали убегать. Да, их всё ещё больше в четыре раза, но на нашей стороне плотность огня и уже набранная скорость. Тем временем первая линия сотни Ермолая быстро выстрелила из револьверов и, невероятно для таких скоростей, но чуть замедлилась, пропуская вперёд уже вторую линию. Выученный конь с выученным всадником способны на диковинные трюки в бою. Снова выстрелы, и отряд ляхов стал убегать.

— Дать уйти! Десяток взять в плен! — кричал Ермолай.

Не более двадцати моих телохранителей устремились в погоню, иные остановились на месте побоища. Моментально тело моего двойника было окружено грозными мужчинами, которые выполняли не совсем ту работу, которую сейчас для себя хотели. С куда большим удовольствием мои самые верные телохранители догнали бы поляков и не оставили бы им шанса на долгую и счастливую жизнь. Но долг, он такой, часто мы его не выбираем, а он нас. И тот прав, и тот сильный, кто не пренебрегает долгом.

Часть телохранителей направилась отгонять мужиков, которые также рвались посмотреть на мёртвого или раненного царя. Не может же Божий помазанник так просто погибнуть! Нет, он жив! Что же с нами сирыми будет, коли помер? Наверное, так думали люди, мужчины, простой народ, который с палками в руках бросился меня защищать или мстить за меня, презрев страх перед смертью.

— Ну же, твоё величество! — не прошептал, а, скорее, прошипел Ермолай, когда оказался внутри плотного оцепления вместе со мной. — Переодевайся да ложись! А то и увидит кто из мужичья.

Отринув все мысли, переключаясь на какое-то автоматическое существование, я скидывал с себя облачения телохранителя, а Ермолай быстро снял монашеское одеяние с двойника. Ерёме, может, и сложнее было, так как исполняющий роль императора лежал под пятью телами телохранителей, прикрывавших его. Некоторых успели ранее откинуть ляхи-разбойники. Может, телохранители, закрывающие лжеимператора, и добили Остапку, удушая собственными телами. Через пять минут я лежал на месте двойника в пропитанной кровью рясе, а покойника Остапку Ермолай обрядил в монаха.