Война (СИ)

Иллар разложил полученные голубиной почтой донесения по порядку их получения. Тонкие невесомые листочки, короткие, сжатые слова. И почти все одинаковые. От Учайка, от Арона. От Сарии, от Манвела, Хомлина. Одно и то же. Собрали. Погибли. Сдали.

На них не стояли даты, просто Иллар помнил их наизусть. Когда, куда, сколько. Сведения неутешительные. И нет никаких сведений, что готовится всеобщее наступление, о матери, отце с Оветой, о Талине со Стенком. Где Стенли и Тарлин? Если Курхот с Альтамом лгут, то почему о его родных так и нет известий? Он все вглядывался и вглядывался в строчки и, что-то решив для себя, повернулся в Латину:

— Скажи, вот вы, поэты, как вы пишите стихи?

Латин распахнул глаза.

— Если в тебя ударило каменное ядро, оно было слишком маленьким, я даже и не заметил.

— Я серьезно.

— Иллар, я не могу тебе дать рецепт. Это не пирог, не соус. Это состояние души.

— Но одинаковые события вы описываете совершенно разными словами?

— Ну так каждый человек разный. И каждый видит по-своему.

— Вот и я о том же. — Иллар указал на листки. — Они все из разных мест. А слова одинаковые, хотя их писали разные люди.

— Ну, Иллар. Это же военные донесения. Сюда нельзя вставить: «О, раннее утро, и мы выступаем. Пришли мы в Гелназ и вас там ожидаем»

— Да, но вот посмотри: от Хайдира третье, четвертое, седьмое и девятое абсолютно похожи. Только другие цифры, названия. «Пополнение 50 человек. Из Дорна. Отбит 1 обоз. Убито 40 противников. Потери 30 человек»

— Ну да, — пробормотал Латин, — и почерк у этих донесений один, а у остальных другой.

— Разный? Как там можно разглядеть-то?

— Да по петелькам в букве, по цифре. Приглянись.

Иллар разложил перед собой донесения от Учайка и Арона. Они также были сухими и короткими: «Направлены отряды в Сегот. Бой у Иртила. Погибло 300 воинов. Через пять дней прибудет пополнение». От Арона чуть ли не дословно, только он не воюет с Сеготом. Пять дней, десять дней, все они давно прошли. Одно и тоже. Но должны же союзные королевства согласовать свои действия, между собой, с Хайдиром.

Латин быстро отобрал из них несколько. На этот раз одинаковыми оказались почти все последние от Учайка. И все — от Арона.

— Тот же почерк, — показал он, — что и от Хайдира.

Иллар откинулся на спинку кресла.

— Все послания, что мы получали — все подделки.

— Ну, не все, но, в общем-то, ты прав.

— Проклятье. Зови Фаркуса, пойдем на голубятню.

Новую голубятню построили на месте сожжённой, чтобы голуби могли прилетать на знакомое место. Вход был поднят над каменным полом башни, деревянная лестница вела к двери, со всех сторон домика были узкие, забранные решетками окошка. Раздавалось курлыканье множества голубей. На верхнем этаже башни, и на площадке дежурила стража.

— Блент там? — спросил Фаркус стражников.

Те кивнули. Фаркус поднялся по лестнице, Иллар и Латин за ним. Открыв дверь, они вошли в полутемную обширную комнату. Вокруг были насесты, столы, гнездовья. И везде голуби. К ним повернулся мужчина, обезображенный ожогом, настороженно вглядываясь в посетителей.

— Приветствую, Блент. — сказал Фаркус.

— И вам хорошего утра, — ответил им хриплым голосом Блент, тщетно всматриваясь в гостей. — Что привело вас ко мне. Кто вы?

— Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов, — выступил вперед Иллар.

Но мужчина, видимо, так и не признал в полутьме ни Фаркуса, ни Иллара. Он подошел к столу и взял свечу. «Вообще-то опасно тут сидеть со свечой-то», — только успел подумать Иллар, оглядывая сухие доски, сено на полу и пух в воздухе. И тут же в углу вспыхнул огонь, порывом сквозняка устремившегося на них.

— Наружу, — крикнул Фаркус, увлекая обоих юношей за дверь.

Они кубарем скатились по лестнице, подбежали к люку, но оглянувшись, не смогли отвести глаз, в ужасе наблюдая за столбом огня. Голубятню делали специально из сухих досок, чтобы птицы не боялись возвращаться в дом, пропахший свежеструганным деревом. И вот теперь сухие доски вспыхнули в одно мгновение. Оконца, выпускающие птиц, были открыты, но они были забраны решетками. И сейчас сквозняк усиливал огонь. Дверь была открыта, но оттуда смогли вылететь лишь несколько птиц.

Стражники подхватили хромавшего Фаркуса, Латин помог оглушенному Иллару, и они ввалились в люк башни, убегая от рухнувшего домика голубей, не видя как сначала из открытой двери вывалилось горящее тело, а потом на него рухнула голубятня.

— Проклятье! Проклятье! Проклятье! — ругался Фаркус, держась за пострадавшую ногу, но его ругательства относились явно не к ноге.

— Стало быть, это и был тот самый четвертый. И, значит, отец всё же жив, — сказал задумчиво Иллар, сидя на полу верхнего этажа башни.

— Огонь и ветер бурей рвутся, но белых птиц не дозовутся… — шептал потрясенный Латин.

— Ты что-нибудь заметил? — спросил Иллар Фаркуса.

— Заметил, — буркнул он. — У него там целый бочонок смолы или масла был. Не знаю что, но занялось знатно, моментально. Он как понял всё, так сразу и кинул туда свечу.

— И сам сгорел…

— Хотел людей ты предавать, умей себя и убивать…

— Латин… — простонал Иллар.

— А? — очнулся Латин.