Война (СИ)

— Я проходил проверку много лет назад, — задумчиво сказал юноша. — Тогда мне это оказалось полезным… Но ваш народ я не знаю. Не все готовы терпеть непонятное, особенно если это предатель и человек другой крови. Если я там, у вас, отвечу на все вопросы, что вы готовы сделать для меня лично?

Рухэйи подумал и произнес неохотно:

— Если сможешь все это, и то, что поручил Мэнго, ты нам нужен. А значит, за свое положение можешь не опасаться. Но вот уж тепло к тебе относиться никак не прикажешь.

— Этого и не нужно, — Энори искоса глянул на Пулана, сказал ему: — Сейчас наше дело. Рухэйи кивнул. Пулан, пожав губы, отъехал недалеко, и навострил уши, но разобрать ничего не мог. Воин что-то говорил Энори, потом передал некий предмет. Тот подержал в руках и вернул, что-то сказал в свою очередь. Потом протянул руку — Пулан испугался, что сейчас коснется оружия этого дикаря. Такого они не прощают. Но нет, обошлось. Энори только добавил что-то вдогонку к первой своей фразе. Рухэйи казался потрясенным. Сунул первый предмет за пазуху и потянул длинный нож из ножен. Зрение у Пулана было лучше, чем слух — он увидел, как полыхнула на солнце золотая надпись, слов не разобрал, но увидел изображение — медвежью морду.

— Он знал, что было в свертке, — задумчиво сказал воин подъехавшему северянину. — Мэнго поручил мне самому выбрать предмет, и чтобы никто не проведал. Конечно, про надпись на клинке мог и разузнать, но как? А уж сверток…

Пулана так и подмывало сказать нечто вроде «вся провинция гадала, что такое этот парень на самом деле», но сдержался-таки. Не надо горным дикарям пока знать. А посланник продолжил, немного оправившись:

— Мне он все же не нравится. Слишком себе на уме. Боюсь, приведет нас прямиком в логово хасс…

— Сомневаюсь, что все так просто. У него действительно личные счеты, но они очень весомые. К тому же… — Пулан не договорил, сообразив, что перед ним человек У-Шена, поэтому слова «в крайнем случае, в ловушку попадет только часть войска» не порадуют одного из командиров этого самого войска. Сказал он другое:

— Несмотря на это, и на то, что мой господин ему верит — при любом подозрении задержите и не отпускайте. Но пострадать он не должен, пока не станет ясно, что к чему.

— Не обещаю ничего, это война, — сухо сказал посланник. — Кто хочет безопасности — пусть сидит в ваших садиках под розовыми кустами, всеми сразу. А на войне можно получить и стрелу в горло — в бою, и железо под ребро за попытку предать.

Тут же на дороге они и простились. Северянин намеревался нанять провожатых, чтобы вернуться быстро и в целости, а Энори предстояло тайными тропами миновать посты воинов Ожерелья. Лицо его по-прежнему было довольным и даже радостным, как у мальчишки в предвкушении праздника, и снова возникло неприятное сосущее чувство — неправильно что-то, так не бывает. Что-то они с хозяином упустили… А Энори уже говорил слова, обычные при расставании, и прибавил, разворачивая коня:

— Думаю, мы еще увидимся. Вряд ли господин Камарен так быстро покинет Хинаи… — он поспешно поднял ладонь: — Нет, это не угроза. Просто… зная его натуру. Ему тоже интересно досмотреть представление до конца. Ну а я на сей раз буду не в зрительном зале, и, наверное, даже не за сценой.

— Мне все равно, — сказал Пулан. — Я никогда не доверял…

— И к вам можно найти подход, добиться не просто доверия, но горячей симпатии. Но цели наши и так совпадают, поэтому… — он отбросил со лба упавшую прядь, и повторил: — Какая, в сущности, разница. Посол мне помог, а вы не смогли помешать.

Воин-рухэйи ударом сорвал коня в галоп, вылетел из-под защиты ветвей, понесся по едва различимой среди белого лога, такой же белой дороге. Второй, конь Энори, отставал, а может, и не старался нагнать; Пулан смотрел вслед обоим с тем же сосущим чувством. Он делал все во благо Риэсты, но сейчас подумал, что нечто очень нехорошее у них с хозяином получилось, и отнюдь не награда их ждет в посмертном существовании.

**

Лайэнэ хорошо платила своему осведомителю в Храмовой Лощине — неприметный человечек, якобы мечтающий о тишине и надежном убежище среди молитв и небесного звона гонгов, жил во внешнем круге, но проникать наловчился и в места запретные. К мальчику он пройти не мог, но видел того на прогулке. Следил, рискуя скатиться по обледенелой черепице, с ловкостью белки цеплялся за украшение крыши. Ребенка охраняли надежно, а судя по количеству святости, разлитой тут едва ли не по земле, пропитавшей воздух, нечисть просто испарилась бы на подходе.

Лайэнэ все-таки было тревожно. Она улыбалась через силу новым и старым знакомым, на одном из приемов безоговорочно отдала первенство в музыкальной импровизации одной из честолюбивых младших товарок — не это занимало мысли.