Война (СИ)

Я прищурился, приглядываясь к ее ауре внимательнее. Энергетика ее тела изменилась, но я не совсем понимал, о чем это должно свидетельствовать. Это изменение я засек несколько дней назад, но не смог интерпретировать. Возможно, она просто была влюблена…

— Откуда ты знаешь, что не беременна? — тихо уточнил я.

— Просто знаю и все, — упрямо сказала Кира. — У меня свое чутье и третье око вместе с Б-сканером.

— Каким Б-сканером?

Она усмехнулась.

— Бабским сканером!

Мне пришлось отступить. С мечтой оставить Киру на северном берегу покончено — хотя и до этого разговора я ни на что особо не надеялся.

День выдался жаркий во всех отношениях. К вечеру восточные кочевники, россы и некоторые из наших кое-как помирились и в дальнейшем делали вид, что тупо не замечают друг друга. Россы разбили выше по течению лагерь из полупрозрачных палаток, как бы склеенных из пластиковых шестиугольников. Восточные и наши чистили оружие, точили сабли, перебирали стрелы, мыли лошадей — в общем, готовились к походу. Северяне частично неподвижно стояли на берегу, частично сидели у себя в драккарах. Шаманка с правнучками обходила воинов и беседовала со всеми на южном наречии, промывая заодно мозги.

С нейрочипом, обеспечивающим мне феноменальную память, я как-то позабыл, что в этих краях разговаривают на разных диалектах, и не сразу заметил, что Виталина Михайловна с момента появления свободно изъясняется по-отщепенски. Судя по всему, она не впервые на юге, а память у нее прекрасная, несмотря на возраст.

— Как думаешь, где ее правнуки? — спросила меня Кира, когда я вернулся в нашу скромную палатку под мостом. — В смысле, мальчики? И есть ли среди ее биоботов девушки?

— Ты имеешь в виду, что всех парней они зомбируют?

— Похоже на то.

— Амазонки-некроманты? — фыркнул я. — Как-нибудь надо спросить. А сейчас это не особо-то и важно. Главное, чтобы бились как следует. Завтра выступаем.

Все разношерстное войско угомонилось довольно рано, выставив патрули. Никакого пира не последовало; мясо успели засушить и завялить. Что же, и то хорошо. Не хватало еще похмелья перед самой главной битвой Поганого поля.

***

Ночью снова снился тяжелый сон про туманную темную равнину, по которой я бродил, как Ежик в Тумане. Но Пятерых нигде не было. Зато было бесконечное болото, с кочками влажной липкой травы, подернутыми ряской омутами, желтоватыми испарениями.

Возле одной из кочек лицом вниз лежал человек — судя по всему, умерший давно. В изорванной одежде, грязный, разбухший.

Я почему-то встал рядом, глядя на него. Что-то меня к этому мертвецу притягивало…

Чуть дальше, среди кустов с голыми ветвями, сидела с раскинутыми ногами и руками, как большая сломанная кукла, женщина. Половина ее лица была содрана, и я видел серую ноздреватую массу, пронизанную тонкими металлическими проводами. Один глаз повис на щеке, зубы на поврежденной половине рта щерились в ухмылке. Женщина дергалась, как от ударов током — или как сломанный, заклинивший механизм.

Вдруг она заговорила ровным, скрипучим, нечеловеческим голосом:

“Я пыталась, Олесь, я пыталась спасти Витьку, но Единый слишком силен… Я пыталась, Олесь, я пыталась спасти Витьку, но Единый слишком силен…”

Она снова и снова повторяла эту фразу, подергиваясь и глядя мимо меня. Она была как заезженная пластинка.

Я не сразу выдавил:

“Кто его убил? Как?”

Не дожидаясь ответа, наклонился и перевернул труп пацана. Его лицо сильно изменилось, но, как ни странно, оставалось узнаваемым, несмотря на темные пятна гниения. Губы сгнили, обнажая почерневшие зубы, вместо глаз — рваные черные дыры. Изо рта и глазниц выползли мелкие бледные черви.

Во сне у меня не было ни страха, ни отвращения. Лишь бесконечное, как эта равнина, горе…

Мертвый Витька шевельнул сгнившими губами и внезапно спросил:

“Зачем ты меня отпустил, Олесь? А после сам за мной не пошел, Иву послал… Здесь слишком много волшбы, любой робот глюканет. Тут ведун нужен! А ты струсил…”

К горю присоединились вина и острый стыд.

“Я не… — начал было я, но твердо продолжил: — Да, я струсил”.

Витька начал стремительно разлагаться, плоть таяла, как воск на огне, испарялась, повисала комками на костях — и вот, передо мной в темной воде лежит скелет. Он медленно тонул в болоте.

…Я проснулся в палатке рядом с Кирой. Стояла глухая ночь, луны не было, светили звезды. Река заунывно и монотонно шумела; сверху, на пригорке, слышались негромкие голоса патрульных; похрапывали лошади.

Решив немного развеяться после неприятного сна, а заодно осмотреться, я вылез из палатки. Кира не проснулась. Стараясь не думать о сне, я медленно пошел по речной гальке вдоль воды. На пригорке, где засел один из патрульных отрядов, горел костерок, и оттуда доносился запах жарящегося мяса. Жрут, черти, ни о чем не переживают. Подумаешь, битва! Для Отщепенца на войну сходить, как в супермаркет прогуляться.

Драккары черными тенями покачивались на невидимых волнах. Возле них по-прежнему несли вахту солдаты-северяне. Так же когда-то и Ива несла караул в нашем крохотном лагере…