Война (СИ)

— Видите, Пётр Романович, — грустно заметил Степан, оглядывая итоги погрома, — человек нередко получает то, что хочет, но не так как желает. Волки сбросили овечьи шкурки и… вы знаете сказку про трех поросят?

— Эта глубокая философская мысль, граф, предположу, что она не ваша. Сказку не знаю. — Безобразов оживился и выглядел даже довольным.

— Где мне. Слыхал от кого-то в одной ресторации. Человек заказал вина заморского для улучшения настроения, и оно вправду улучшилось, но сверх ожидаемого, что привело в полное изумление не только его, но и окружающих.

— Довольно болтать попусту, — поморщился Пушкин, — скажите лучше, что вы по этому поводу думаете.

Поэт был бледен, что означало признак с трудом подавляемого бешенства. Как и прочие, он перенёс «варварство» стоически внешне, сочтя нужным подчиняться, но не удостаивать врагов словами сверх минимума.

— Мне придётся ходить как чучело, — печалился Степан, — всю одежду распороли почти. Вот, полюбуйтесь. Золото искали. Зачем? Я бы и так отдал.

— Предположить нетрудно. Что-то произошло, нечто вызвавшее гнев у начальства этих держиморд. Неприятное настолько, что отыгрались на нас с вами, господа. Мелочность поразительная. А это значит, что произошедшее должно радовать, хоть нам и неизвестно в чем оно заключается.

— Логично, любезный граф, но не слишком приятно.

— Что делать, жизнь полна недостатков.

— По вашему рассуждению, ваше сиятельство, наибольшей радостью будет желание турок сварить нас живьём в кипятке. Ведь это будет означать, что их начальство изволит гневаться.

Следующие два дня пленники провели буквально на хлебе и воде. Ни о каких гигиенических процедурах более не могло идти и речи.

— Ну а что? — Степан брезгливо выловил муху из чашки. — В отчёте напишут, что бульон с мясом.

— В отчёте?

— Должна быть документация. В ней всё в порядке. Гяуров кормили как дорогих гостей, но они всё выбросили в пропасть.

Вооруженные тюремщики с радостным гоготом ввалились в комнату, используемую как подобие залы.

— Гулат, гулат! Рус, гулат.

— Хоть прогулки не отменили, уже что-то.

— Ты бы погодил радоваться, Степушка.

— Что такое, Александр Сергеевич?

— Кровью веет, неужто не чувствуешь? — вместо Пушкина ответил Безобразов.

Степан поежился. Смерти он не боялся, имея на то свои основания, но напряжённость затронула и его.

— Погуляли. Вот что, Александр Сергеевич, давайте пройдёмся вокруг? А вас, граф, попрошу без новых глупостей.

Безобразов заложил руки за спину и, что-то насвистывая, двинулся по дворику. Пушкин со Степаном едва заметно переглянулись и последовали примеру. В центре двора лежали аккуратно выложенные пятью рядами человеческие головы, в которых пленники сразу признали почти полный состав своего посольства. Судя по внешнему виду голов, отделены от тел они были не в этот день. Свыше десятка подданных султана рядом скалили зубы наслаждаясь произведённым эффектом.

— Вы заметили, ваше превосходительство, что турки и своих не пощадили? Наши ладно, особенно казаки… Жаль, но такова судьба. Однако, эти изверги и местных порешили, из слуг.

Степан мысленно отметил, что Безобразов едва не впервые на его памяти обратился к Пушкину «превосходительство». Вообще он заметил, что Петру, при всей напускной грубоватости вкупе с солдафонством, присуща определённая деликатность, которой нельзя научить того кто лишён её от природы. Степан ждал злых упрёков и ядовитых обвинений в части виновности гибели стольких людей, но, к его удивлению, Безобразов и не подумал колоть его. Напротив, в его поведении и интонациях появилась аккуратность и читаемое сочувствие.

Ночью пленникам почти не довелось спать, такой стоял шум снаружи, где лязг металла, смех и веселые гортанные выкрики продолжались до рассвета. Утро и день стали, пожалуй, самыми мрачными за все время их заключения, когда никто не хотел ни говорить, ни спать, ни есть — вообще ничего.

К вечеру всё вновь переменилось.

Белая полоса сменила черную так же внезапно как перед тем чёрная белую.

Распахнулись двери и расторопные слуги, разодетые как в самых богатых домах османского центра культуры, принялись вносить большие подносы с едой и обихаживать стол.

— Прекрасная невозмутимость у этих ребятушек, — сквозь зубы произнёс Безобразов, — что кормить, что голодом морить.

— Как говорит Степан — незамутненность. Вы знаете, он иногда удивительно точен.

Тот, тем временем, подскочил к столу и внимательнейше осмотрел предложенные яства.

— Да это просто праздник какой-то! — возликовал его сиятельство.

— Как-то подозрительно, граф, не находите?

— Ваша недоверчивость, Пётр Романович, переходит все границы. Ничего не поделаешь, понимаю. Такова ваша натура, во всём видеть подвох. Вы посмотрите на это с другой стороны, кулинарной. Отбросьте все прочее. Мне кажется, этот гусь превосходен. Так и просится в рот. А запах! Нектар! Амброзия.