Война (СИ)

Ненавидящий оказываться в положении нелепом, Пушкин резко освободился от объятий Рауфа, после чего отошёл в сторону, скрестив на груди руки.

Глава 24

В Семибашенном замке. Часть вторая.

Гнев — дурной советник. Александр повторял себе эту простую истину раз за разом, но все равно чувствовал, что близок к границам своего долготерпения. Как всякий склонный к эмоциональным вспышкам человек, Пушкин воображал себя обладателем редкого хладнокровия.

Будучи природным дворянином, Александр впитал и сочетал те особенности взгляда на окружающий мир, которые людям иного воспитания (например, тому же Степану) могли казаться противоречивыми.

Философы Просвещения утверждали, что человек стремится к свободе, и Пушкин одобрял эту мысль всецело. Действительно — сколько он себя помнил, то непрестанно стремился к свободе. К сожалению, вожделенная свобода искусственно ограничивалась ровно столько же, то есть иного он припомнить не мог.

Желание свободно есть что приходило в голову, или, вернее сказать, в руки мальчишке, пресекалась приставленным дядькой. Желание бегать где угодно и сколько угодно — им же, порою весьма болезненно. Приходилось мучиться за общим столом в твёрдо означенные часы и есть что дают.

В Лицее ситуация усугубилась тем, что вместо одного дядьки, свобода стала ограничиваться людьми многими, в первую очередь преподавателями. Александр тосковал на большей части занятий, оживляясь лишь на нескольких предметах. Какая скука сидеть и слушать невесть что, когда всё тело требует движения! Когда рука сама тянется шарахнуть чем-то тяжёлым какого-нибудь приятеля вроде Кюхли или Дельвига, после чего удирать от них с радостным хохотом. Увы — карающая длань эскулапов если не всегда пресекала, то грозно предупреждающе нависала над жаждой реализации этих чудесных идей.

Литературу Пушкин обожал во многом благодаря чувству искомой свободы даруемой воображением, но и здесь сталкивался с ограничениями.

Что поддерживало в тогда ещё мальчике дух, так это наивная вера в решительные перемены когда обучение завершится. Взрослые люди — вот баловни судьбы! Поскорее стать таким как они, сдать экзамены и жить как захочется! Став наконец взрослым и окунувшись в свободную жизнь, Пушкин густо краснел припоминая свою наивность. Всё стало только хуже. Количество всего, что он теперь должен неукоснительно соблюдать, выросло кратно.

Но с другой стороны, благодаря всё тому же образцу воспитания, Александр очень точно усвоил и запомнил множество правил которые прочие обязаны блюсти относительно его персоны, за соблюдением которых взирал с вниманием и требовательностью достойной тирана. Никто не мог безнаказанно выразить и малой толики неуважения к природному положению представителя древнего рода.

Наделенный от природы ясным умом, Пушкин стремился разобраться в сочетании одного с другим, вычислить некую формулу для примирения внутри себя неистребимой жажды свободы с пониманием необходимости ограничения её для всех людей.

Сперва он рвался в масоны. Таинственное общество вольных каменщиков, в котором состояла добрая половина известных ему людей (об отношении к людям, например, крестьян, в данном вопросе он не задумывался, отчего и выходила половина) увлекало воображаемой возможностью одновременной жизни в двух мирах. В одном — где соблюдается строгий этикет, детализированный церемониал и подчеркнутая разница в рангах; и в другом — где все равны и вольны говорить что вздумается. Конечно, вольность эта обусловлена тем, что «вздуматься говорить» можно лишь только о том как сделать мир много лучше чем он есть, но и того немало! К несчастью, Александр не подумал скрывать свои помыслы от лучших друзей, зачитав несколько набросков своих будущих речей о том как должно обустроить человечество как в целом, так и одной, отдельно взятой стране. Наброски эти ясно указывали на стремление открыть глаза всем и сразу, изобиловали обращением «брат» и «братья», желанием объяснить людям, что жить нужно праведно, а неправедно жить не нужно, и тогда всё станет хорошо. Сила слова кандидата привела слушателей в восторг, друзья обещали посодействовать в меру сил, но в масоны его не взяли. Пушкин обиделся.

Годы шли, но мыслительный поиск чёткого и ясного представления о возможности свободы человеческой личности не прекращался в голове поэта никогда. Потому он и рванул в оренбургские степи при первой возможности, ведь легенда о Пугачеве пробивалась сквозь любую цензуру, и в ней звучал тот же вопрос. К сожалению, а, может быть, к счастью, Пушкин уже не был юнцом, оттого не огорчился обнаруженному слишком сильно. Выяснилось, что свобода Емельяна юридически начиналась с целования руки нового повелителя, а де факто — с грабежей разной степени зверств. Он знал это и ранее, но не столь подробно, отчего был склонен считать менее значимым, чем показалось на местах действия восстания.