Война (СИ)

Турок, ныне снова Великий визирь (по его словам), смешно зачмокал губами, услышав переводчика. Только что он превзошёл самого себя в цветистости и витиеватости используемых выражений, но посланнику Белого царя всё было мало. Рауф почувствовал усталость. Слишком много и напряжённо приходилось ему думать в последние дни, чтобы сохранить голову на плечах, слишком высоки были ставки. Теперь, на пороге победы, пускай временной, нельзя было позволить этим русским испортить ему всю игру. Только не сейчас. Потому он призвал в себе остатки сил и вновь расплылся в самой приветливой улыбке, стараясь подкрепить её взглядом доброго, мудрого человека.

— Пушкин-ага разгневан злыми деяниями, — повторил он, — но разве не долг его, как представителя великого и благороднейшего императора, исправить неправедные дела праведными?

Толмач вновь заговорил и Пушкин усилием воли заставил себя вслушаться ещё раз, повнимательнее.

Турок, впрочем, не сказал ничего нового и Александр заулыбался так, что Рауф поежился.

Положение дел, представленное визирем, выглядело, с его слов, проще некуда.

Послы российского императора оказались в заключении по причине безумия Хозрев-паши, в ослеплении своём возжелавшим власти абсолютной. Для того он разогнал всех верных, честных, благородных и достойных слуг молодого падишаха, частью даже казнил. Возместил потери капудан-паша людьми мерзкими, подлыми, алчными и продажными. По счастью, Всевышний не оставил благословенную Порту своей милостью, вразумил часть отступников, которые удрали с большей частью флота в Египет, как было известно Пушкину-ага и прочим русским эфенди. Тогда предатель Хозрев впал в неистовство и задумал погубить султана, заменить другим, совсем еще ребенком. Всевышний, однако, не оставил своих сынов и уберег падишаха от преждевременной кончины, вырвав его из лап чудовища. Ослепленный гордыней Хозрев не нашел ничего лучшего, чем устроить гибельную войну со всем светом, организовав нападение на посольство российского императора. Остатки разума подсказали ему не убивать дипломатов, они были задержаны отдельно, но прочие, увы, погибли.

— Скажите, уважаемый, а это помутнение рассудка охватило Хозрев-пашу в отношении только нашего представительства, или касаемо остальных дипломатических миссий тоже? — бесцеремонно выступил вперёд Безобразов.

Рауф замялся, что и было ответом.

— Понятно. Интересное помешательство, вы не находите?

— Находим! — Степан вдруг передумал и решил тоже поучаствовать в переговорах. — Тут помню, а тут не помню это называется.

Турок продолжил говорить. Кто знает, что творится в голове у безумца? Отчего-то именно русские вызвали его гнев. Быть может, оттого, что он не любит их больше прочих. Но нет, посольства остальных европейских держав почти не пострадали, хотя побоище и погром в округе вышли знатными.

— Да стойте вы! — ухватил Степан Пушкина за плечо, видя, что тот готов броситься на визиря, — он ведь тупо не понимает.

— А? Что? — немного опомнился Александр.

— Это для нас выглядит…кхм… что только прибить и будь что будет. А им ничего. Вы поймите, Сергеевич, в их представлении ценность только мы имеем. Следовательно и наш взгляд сходен. Главные целы? Целы, ну и прекрасно. Прочие — мелочь, можно не считать. А буйство ваше, хорошо если как попытку себе цену набить будет вопринято.

— И вообще! — обратился Степан ко всем разом. — Давайте разбираться. Где Хозрев-паша? Где молодой султан? Вы красно говорили, — кивнул он толмачу, — но я тоже недопонял. Какова диспозиция, черт побери?! И о ключах от города, ещё раз поподробнее, пожалуйста. И я хочу выпить.

* * *

Когда Рауф-паша удалился с гордо поднятой головой и мелко семеня ногами, Степан со вздохом облегчения добрался до вина.

— Налей и мне. — попросил Пушкин, вытирая батистовым платком пот со лба.

— И мне.

— Что, без бутылки не разобраться? — пришурился хитро Степан. — А знаете, господа, я ещё больше разочарован.

— Чем, позвольте полюбопытствовать?

— Всё тем же, Пётр Романович. Востоком. Где загадочность, покрывало таинственности? Нет, пожалуй, что покрывало и есть. Но что скрывается под ним? Коровье вымя, простите за мой французский. Все как у нас в деревне! — сокрушенно покачал головой добровольный виночерпий.

— Ну уж! — рассмеялся Безобразов. Напряжение начало отпускать и его.

— Ей-богу. Восток то, восток сё. Восток — дело тонкое. И что я вижу? Примитив.

— Вы думали попасть в сказку? Впрочем, о чём я. Замечу только, что раньше подобные жалобы вы изъявляли в состоянии менее трезвом.

— Зря смеётесь, — серьёзно ответил Степан и внезапно для самого себя пропел:

— Турецкая ночь, волшебный восток. Здесь чары и месть, отвага и месть, дворцы и песок!

Безобразов зааплодировал.

— Браво! Жду не дождусь продолжения. Начало неплохое. А ваше разочарование, оно обыкновенное. Если не лукавите, граф.

— Все это прекрасно, господа, но что далее? — оборвал нервное веселье Пушкин.

— Далее, ваше превосходительство, наступит завтра.