Война (СИ)

После героического освобождения всех частей города, был немедленно устроен новый приём, куда роскошнее предыдущего. Не вижу смысла описывать его детально, но в глазах рябило от изобилия ярких цветов и драгоценности убранств. На нем султан назначил Пушкина градоначальником. Нет я не пьян и не лишился рассудка, как можете вы подумать при чтении этих строк. В знак уважения, дружбы, доверия, признания заслуг, извинений, заверений и невесть чего ещё, Александру Сергеевичу торжественно вручили ключи от города. Всё было сделано изящно. Нашему поэту поднести на бархатных подушках множество ключей (по одному на подушку), от всех ворот, среди которых выделялся огромный ключ, должно быть, самый главный. Царь-ключ! Затем все ключи турки унесли обратно к себе, разумеется, это ведь символизм, не правда ли? Теперь его превосходительство обязан защищать город и наводить в нем порядок не имея реальной власти. Сам Александр Сергеевич воображает, что ему оказана величайшая честь и вообще немного «поплыл», по выражению одного из флотских. В глазах у него появилось что-то этакое…восточное, если позволите. Отблеск Величия.

Турки мне нравятся все больше. Они попросили денег (сами понимаете кто именно) у Вице-адмирала и получили их! На укрепление обороны. То есть на то, что наш флот с десантом вроде как и должен осуществить. Это великолепно, я считаю. О том, что мне добрый Рауф пока не вернул ни копейки, наверное, не стоит и говорить.

Представляется, что Блистательная Порта разваливается на части. Быть может, я ошибаюсь. На данную минуту внутри государства три центра силы, включая Мохаммеда Али египетского.

Наш складывавшийся было триумвират постигла та же участь. Его превосходительство витает в облаках и пишет новую поэму. А Пётр Романович от общения с офицерамм вспомнил молодость и дал недвусмысленно понять, что всерьез ожидает вызова, в противном случае нанесёт его сам. Причина — надо успеть расправиться со мной до официального объявления войны (или войн?), отчего следует поспешить. Вот что с ним делать? Я снова в ситуации между выбором плохого и ещё худшего, иными словами — выбора нет. Дуэль так дуэль.

Чем дольше смотрю на всё это, тем чётче формулируется мысль, отец, быть может, дипломатия — не моя стезя?"

Глава 26

Стычка у Кютахьи. Степан. POV.

— Зело голова болит! — сообщил я со вздохом.

— Почесать надобно, — добродушно отозвался казак.

— Доктор не велит.

— Плюнь ты на него, ваше благородие. Что дохтур знает? У мово брата в том году конь околел — ни один дохтур не помог.

— Что же твой брат тогда коня не почесал, а?

— Ты что, вашбродь? — казак поперхнулся воздухом. — То ведь не человек! Конь!

Я не мог удержать смеха, столь комично было выражение его лица. Наказание пришло мгновенно в виде новой порции боли. Изрядно приложил меня Пётр Романович, нечего сказать. От всей своей гусарской души.

Дёрнул таки меня черт бросить вызов. Доброта подвела природная. Мне то что, и без дуэлей нормально. А ему нет. Ну и вот. Не люблю когда человек хороший страдает, места себе не находит. Мается. Плюнул на всё, пошёл, да и вызвал. Лично, как Ленский Онегина. Не сообразил даже, что секундант нужен. Пётр Романович обрадовался. Так и сказал, что рад, мол. Не придётся публично мне морду бить. Ну это бы мы ещё посмотрели… А выбрал он сабли. Честно ли? Где я и где сабли? Нет, помахать я могу, кое-какие уроки даже брал, но вот так. На гусарского командира… Однако, остался жив. Не стал добрейший Петр Романович меня в капусту шинковать. Вообще рубить не стал. Эфесом засветил в лоб знатно. Я, право, обиделся даже, когда в сознание вернулся. Это потом мне напомнили, что дуэль на холодном допускает подобное «милосердие» с любой из сторон конфликта, тогда как на пистолетах вызвавший обязан стрелять на поражение согласно кодексу. То есть вызовом своим я показал готовность отправить в свет иной надворного советника. А он пожалел, выходит.

Шесть дней провалялся. Сотрясение серьёзное. Потом ещё несколько дней штормило.

— Руки чешутся, — объявил казак ценную информацию. Я закусил губу. Казак понравился мне сразу. Здоровяк каких мало, богатырь былинный. На голову выше меня, это когда на земле. Ручищи — во! В баскетбол играть. Такой и впрямь кулаком быка упрямого приласкает — тот ляжет. Сабля у него длинная, заметно больше, чем у прочих. Якобы, прадедова. И сам он атаман. Имя у него красивое, подходящее. Кондратий. Народец здесь, говоря откровенно, мелкий. Малорослики в основном. Но как встретятся порой детинушки — рот разинешь.

Двигались мы быстро, но казаки каким-то им одним известным образом, умеют даже быстрое передвижение вести так, словно никто никуда не торопится. Пехота шлепала далеко позади, не так споро, на дневной переход позади. Трясся бы сейчас с ними.