И все же, я победил. Индус потерял слишком много силы, зеленое пламя высосало его до донышка, и его щит замигал на глазах солдат. Они не растерялись, те из них кто был жив и способен держать автомат в руках, и с остервенением нашпиговали его тело свинцом. Волшебник упал на спину и перестал поджаривать меня молнией. Перевернувшись на живот, он потянулся рукой к родственнику, пытаясь доползти до него, чтобы в последний раз обнять, дотронуться до него, но живой лейтенант Купельманн, не дал ему этого сделать. Хладнокровно добежав до волшебника, он приставил к его виску ствол автомата и в упор прострелил ему голову, а потом еще пару раз ударил сапогом по ребрам, вымещая свою злость и бессилие.
Стоять я больше не мог. Силы меня покинули. Я упал, желая лишь одного, умереть. Жуткая боль затопила все тело и сознание.
— Старший лейтенант? — Сбежались ко мне все, кто мог ходить. — Как вы? Как вам помочь?
— Не теряйте сознания, иначе больше не очнетесь. Лейтенант?
Меня пару раз хлопнули по щекам.
— Он не жилец, — сказал кто-то.
— Сейчас, сейчас, парни, — попытался я прошептать, но из горла вырвался один лишь хрип. Из последних сил я начал накладывать на себя формы, зачастую использую лишь волю, так как сосредоточиться, не удавалось. Кажется, я ненадолго потерял сознание, а когда очнулся, все еще был здесь, в окружении своих ребят, что, как и я пытались помочь себе и другим раненым, лекарствами из распотрошенных аптечек. Повсюду валялись тюбики от шприцов и окровавленные бинты. Солдаты стонали.
Меня тоже перевязали. Чувствовал я себя уже лучше. Но новая кожа будет отрастать несколько недель, а старая уже отслоилась. Кончик языка тоже отрастет, жаль не скоро. Все же не будь я кудесником, подох бы здесь.
Я попытался подняться на ноги, и мне это удалось, хоть меня и повело в сторону, и потребовалась помощь Купельманна.
— Жив, Семен? — Спросил он, рассматривая меня.
Выглядел он не лучше моего. Уставший, осунувшийся, с перевязанной ногой, он все же оставался офицером и не показывал рядовым как ему больно.
Говорить мне было трудно. Горло тоже было обожжено молнией, и я едва шептал.
— Жив, — ответил я. — Кому-нибудь нужная срочная помощь? У меня есть еще немного силы в средоточии, лейтенант. Давай, подведи меня к ним или пусть сами подходят. Помогу чем смогу. Кха-кха.
— Тяжелых вытяни, а остальные подождут помощи. Командир уже спешит к нам. Он поможет.
Меня подвели к солдатам, что лежали на земле словно мертвые. От лица у них отошла вся кровь. Почти все, как и я были обожжены молниями индуса. Мне помогли присесть на колени рядом с ними, и я приложил к их ранам руки. Из моих ладошек вышла золотистая волна света и накрыла их раны.
Через десять минут вся рота собралась здесь.
— Плохо выглядишь, Семен, — сказал мне Налбат, с удовольствием присев на землю рядом со мной. Он с кряхтением вытянул ноги и скинул сапоги, заново перематывая портянки.
— Чувствуя себе не лучше, — продолжал я шептать, продирая горло.
Закончив с ногами, он натянул кирзачи обратно и сказал.
— Солдаты рассказали мне, как ты помог им победить этого индуса. Никогда не слышал о зеленом огне.
Я промолчал.
— Все будут молчать. И сам будь поосторожней. У Церкви много глаз, а эта форма, хоть и помогла тебе справиться с противником явно куда опытнее и могущественнее тебя, откровенно не так проста. Никогда не знаешь, как скажется ее применение на духе. Я предупредил.
Я с усилием прошептал спасибо. Налбат кивнул.
— Нам приказано идти вперед, а раненых оставить здесь. Ты как, сможешь передвигаться и держать в руках автомат?
Первым порывом было отказаться, оставшись в тылу, но я задавил в себе страх и малодушие, ответив командиру согласием.
— Мне уже лучше. Бежать вряд ли смогу, но идти и стрелять мне по силам.
— Тогда вставай.
Я поднялся, оперевшись на автомат, немного покачался на ватных ногах, а потом выровнялся. Тем временем командир уже раздавал указания офицерам.
— Лейтенант Стародуб, оставьте ефрейтора присмотреть за тяжелоранеными. Остальные, проверьте ваших солдат еще раз. Кого нужно перевяжите повторно. Оружие у всех должно быть снаряжено полной обоймой. Даю еще пять минут на отдых и выдвигаемся. Последний рывок, мужики. Потерпите.