Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Все притихли. Кто-то предложил срочно пойти к Кускову и принести его тело, но решили все же сначала пообедать теми блюдами, что я доставил. Вынули из вещевого мешка буханки хлеба, выпачканные кровью товарища, и порезали их на отдельные порции. Потом разлили в котелки и съели суп, а после этого в них же наложили гуляш с вермишелью и расправились с этим блюдом, запив его сырой водой из фляг. При всей процедуре обеда царило полное молчание. Окончив ее, я в сопровождении командира взвода Кирпичева, комсорга батареи москвича Алексея Мишина и двух других лиц отправился к месту, где лежал убитый Кусков, взяв с собой его шинель.

Кирпичев вынул из брючного потайного кармана покойного и взял себе его «медальон смерти», мы положили труп на шинель, столкнули в речку стоявшую рядом пробитую пулями кастрюлю из-под компота и доставили тело товарища к хате. И здесь же, завернув Кускова в ту же шинель, молча опустили покойного вместе с ложкой в обмотках в свободный окоп и так же тихо закопали.

Вещевой мешок Кускова, в котором находились патроны, мыло с полотенцем, перевязочный пакет с бинтом, котелок, кружка, кисет с махоркой и бумагой, очень ценные для курильщиков кресало с трутом и камушком для высекания огня для прикуривания цигарки во время курения, отдали вместе с другими вещами его землякам. Противогаз, винтовку и часть патронов покойного отнесли на наш же грузовик, который теперь приказали водить, вместо покойного Журавлева, молодому шоферу Загуменнову, машину которого тоже вчера уничтожило бомбой.

Когда солнце склонилось к закату, лейтенанта Кирпичева внезапно вызвали через посыльного к командиру батареи. После этого не прошло и четверти часа, как уже в четвертый (рекордный на сегодня) раз прилетели вражеские самолеты. Их было около двадцати – значительно больше, чем в предыдущие разы. Некоторые из них стали бросать бомбы. Но пикирующие бомбардировщики тоже были.

В этот раз орудийный расчет на нашей пушке вынужден был повести стрельбу по самолетам без участия командира взвода Кирпичева из-за его отсутствия и осуществлять ее в основном длинными очередями – в автоматическом режиме. А мы, находившиеся в это время далеко от орудия, постреляли по целям из винтовок и карабинов.

Теперь стрельба по самолетам дала нам хоть какое-то удовлетворение: один из крупных бомбардировщиков, летевших на большой высоте и совершавших ковровую (то есть сплошную, без выбора конкретной цели) бомбардировку, вдруг загорелся и улетел на запад один, не дожидаясь остальных самолетов. И вероятно, он где-то вдали от села упал, чего мы, однако, не увидели.

Еще когда авианалет продолжался, прибежал назад, сильно взволнованный, лейтенант Кирпичев и сразу впрыгнул ко мне в окоп. «Юра, дела очень плохие, войска наши почти полностью окружены, надо спасаться, пока совсем не попали в прочный немецкий котел, – сказал он. И вдруг спросил: – Как бы ты на моем месте поступил в данной ситуации, каково твое мнение?» А я, даже нисколько не задумавшись, ответил: «Стал бы делать то, что прикажут сверху, а вернее, то, что будут делать другие воинские части. Конечно, надо сделать все возможное, чтобы не оказаться в том котле. Необходимо успеть отступить до того, как кольцо окружения полностью и очень крепко замкнется, и, главное, совершить это без больших людских потерь. Что касается меня лично, то я, полагаясь только на свою предначертанную мне свыше судьбу, буду поступать по принципу «куда кривая выведет». Если же дело дойдет до попадания к немцам в плен, то, наверное, с этой участью смирюсь, а кончать при этом свою жизнь самоубийством, как всем велено сверху, не буду». И я сказал все это командиру совершенно открыто, не боясь, что он меня за это выдаст или расстреляет собственноручно в соответствии с наделенным ему правом. Он лишь возразил: «Но ведь говорят, что немцы расстреливают большинство пленных, тебе же все равно придется погибнуть». На это последовал мой ответ: «Не может этого быть, всех не перестреляешь, да я и не думаю, что немцы теперь при Гитлере совсем уж стали зверями». Хотел еще упомянуть Кирпичеву о содержании прочитанных совсем недавно немецких листовок, но воздержался.

Разговор ненадолго прервался, и лейтенант задал другой вопрос: «Как ты считаешь, выиграет ли Советский Союз эту войну?» Я ответил: «Если наши дальнейшие операции пойдут так же плохо, как сейчас, то нет». И с этим командир полностью со мной согласился.