Война среди осени

Андат улыбнулся. В глубине сознания Маати чувствовал ее печаль и гнев. Это было все равно, что понимать женщину, которую узнал так близко, что она стала частью тебя, а ты стал частью ее. Раньше он путал эту близость с любовью двух тел. Когда-то давно, когда был еще молод, наивен и не умел отличить одно от другого. Маати шагнул вперед, поднял руку, провел пальцами по бледной щеке. Плоть была тверда, точно камень, и так же холодна.

— Он был очень красив, — сказал Маати.

— И умен, — добавило существо.

— И по-своему меня любил.

— Это Хешай-кво тебя любил. Он доказал свою любовь тем, что защитил тебя. Тем, что умер.

— А ты? — спросил Маати, хотя в глубине души знал ответ.

Перед ним стоял андат. Он стремился к свободе так же, как вода стремится течь, как дождевая капля хочет упасть на землю. Андат его не любил. Неплодная улыбнулась, и каменная плоть пошевелилась под рукой. Ожившая статуя.

— Маати-кво, — снова сказал Семай.

— Ничего не вышло, — отозвался Маати. — Пленение не удалось. Я ведь прав?

— Да, — сказал андат.

— Что? — не поверил Семай.

— Но он же тут! — воскликнула Эя. Маати и не заметил, как она подошла к ним. — Андат здесь, а значит, все получилось. Если бы нет, он бы не появился.

Неплодная с напевным вздохом улыбнулась девочке и положила руку ей на плечо. Маати инстинктивно попытался убрать бледную руку, оттолкнуть ее силой воли. С таким же успехом он мог бы остановить прилив. Пальцы Неплодной пробежали по темным волосам Эи.

— Но есть еще расплата, маленькая моя. Ты ведь знаешь. Дядя Маати не раз тебе рассказывал все эти мрачные, жуткие истории о гибели поэтов. Ты ведь никогда не замечала, какое удовольствие они ему доставляют? А знаешь, почему такие, как дядя Маати, изучают чужую смерть? Почему им это по душе?

— Прекрати! — попросил Маати, но существо не остановилось.

Оно заговорило тихим, бархатным голосом, будто мурлыкая.

— Ему было самую чуточку горько и обидно. Вот почему он постарался тебя увлечь. У него никогда не было своего ребенка, а потому он подружился с тобой. Сделал тебя своей наперсницей. Если бы он сумел завоевать кого-то из детей Оты, хотя бы немножко, он вознаградил бы себя за мальчика, которого потерял.

Эя нахмурилась. На ее лоб набежала тень из тысячи мельчайших складочек.

— Оставь ее, — произнес Маати.

— Что? — переспросил андат. — Обратить свой гнев на тебя? Отдать тебе расплату? Я не могу. Ты так решил, не я. Это был твой хитрый план. Когда ты его придумал, меня с тобой не было.

Семай встал между ними и взял Маати за плечи. Лицо второго поэта стало серым, как пепел. Маати чувствовал, как он трясется, слышал дрожь в его голосе.

— Маати-кво, постарайтесь его обуздать. Немедленно!

— Не могу, — признался Маати, зная, что не ошибается.

— Тогда отпустите.

— Не раньше, чем заплатите цену, — сказало существо. — И, кажется, я знаю, с кого начать.

— Нет! — крикнул Маати, оттолкнув Семая в сторону, но Эя уже широко раскрыла рот. Ее глаза расширились в растерянности и ужасе. Девочка пронзительно взвизгнула и упала на колени, сначала обхватив руками живот, затем опустив их чуть ниже.

— Перестань! — умолял Маати. — Она такого не заслужила.

— А гальтские дети, которых ты хотел уморить голодом? Они заслужили? — спросил андат. — Это война, Маати-кя. Они должны погибнуть, а вы — спастись. Навредишь этому ребенку — преступление. Навредишь тому — подвиг. Тебе нужно было думать раньше.

Она села на пол. Бледные, прекрасные руки обхватили Эю, обняли ее, укачивая, как маленького ребенка. Маати шагнул к ним, но Неплодная уже говорила с девочкой. Тихо и ласково.

— Знаю, милая. Это больно. Потерпи. Потерпи немножко. Тише, родная, тише. Не кричи так. Ну вот. Ты храбрая девочка. А теперь послушай. Вы все. Слушайте.

Рыдания Эи стихли и превратились в судорожные всхлипы. И тогда до них долетел другой звук. Далекий и страшный, взлетающий, как волна. Он услышал голоса тысяч людей, и все они кричали. Неплодная оскалилась. В ее черных глазах плясала радость.

— Семай, — шепнул Маати, не сводя глаз с андата и девочки. — Беги за Отой-кво. Сейчас же.

25

Синдзя отскочил назад, блокируя удар. Гальт был опытен, и у него была твердая рука. Клинки сшиблись друг с другом и зазвенели. Синдзя почувствовал, как вибрация меча зудом отдается в пальцах. Мир исчез, остался только бой. Пока дрожащий кончик лезвия совершал свой медленный танец, Синдзя смотрел Юстину прямо в глаза. Он знал: неважно, сколько воин упражнялся с мечом, глаза выдадут его всегда. Синдзя предугадал следующий выпад. Он видел, как пошел вверх меч, как напряглось плечо Юстина, и все равно едва успел увернуться. Юстин двигался молниеносно.

— Сдавайся, — предложил Синдзя. — Я никому не скажу.