Война – святее нету слова

Погода улучшилась после полудня, и тут же с КП взлетела зеленная ракета. Запустив моторы, четверка «яков» ушла в сторону «котла». Подлетая к Сталинграду, Ковачевич увидел одиноко идущий Хе-111. Передав по радио товарищам: «Атакую», – начал сближаться, стараясь зайти врагу в хвост. Заметив преследователя, «хейнкель» начал отчаянно маневрировать. То резко уйдет в крутое пике, то круто взмывает вверх. «Видимо, опытные летчики ведут», – подумал Ковачевич, глядя, как они бросают тяжелый бомбардировщик, словно истребитель. «Ну, ничего, от «яка» не убежишь!» Когда расстояние сократилось, хвостовой стрелок открыл бешеный огонь. Справа и слева замелькали пулеметные трассы. «Нервничает, пугает», – подумал Ковачевич, кладя палец на гашетку пулеметов.

Вот уже отчетливо видно лицо вражеского стрелка. Его злые глаза настороженно следят за юрким «яком», выжидая удобный момент. Но первый удобный момент поймал советский летчик. Выждав, когда «хейнкель» чуть-чуть задрал нос вверх, летчик очередью полоснул по левой плоскости, там, где у бомбардировщиков располагались баки с горючим, и тут же глухие, невнятные звуки застучали по корпусу истребителя. «Зацепил!» – мелькнуло в сознании Ковачевича, и он быстро бросил взгляд на левую плоскость. Там все в порядке. Повернул голову, чтобы посмотреть вправо… И в этот момент в лицо брызнуло что-то горячее, маслянистое. Натянув очки, Ковачевич попытался понять, что же произошло, но и очки не спасли. Они тут же забились бьющим откуда-то из-под фонаря горячим маслом. Оно било в лицо, стекая по шее, и увернуться от этого неприятного, горячего душа было просто не возможно.

«Надо садиться, а то сейчас мотор заглохнет», – подумал летчик и открыл фонарь, чтобы сориентироваться. Внизу мелькнули стоянки какого-то аэродрома. Не раздумывая, Ковачевич тут же пошел на посадку, с трудом разбирая полосу. Посадив самолет и выключив мотор, осмотрелся. С головы до ног залитый темным маслом, он представлял собой весьма неприглядную картину. Подбежавшие техники помогли выбраться из скользкой кабины и быстро установили причину масляного душа – вражеская очередь разбила масляный бак. Самолет требовал ремонта. Лететь на нем сегодня было нельзя. Попросив незнакомых товарищей сообщить в его полк о случившемся, Ковачевич отправился отмываться от масла. На следующий день бак заменили, но сгустившийся туман не позволил перелететь в Зеты. В свой полк Ковачевич вернулся на третий день вечером. В быстро сгущающихся сумерках, выбираясь из кабины, заметил, что самолет окружили встревоженные и сердитые товарищи.

– Вы чего, ребята?

– Давай, слазь! Сейчас мы тебе объясним, – и тут же кто-то прилично врезал комэске по шее.

– Да вы что, с ума сошли?

– Нет, он еще нас спрашивает! Дай ему еще разок, – и на согнувшегося Ковачевича посыпались увесистые удары.

…Потом, когда все успокоились, комэске объяснили причину столь «теплой» встречи. Оказывается, по маршруту их полета был найден Як-1. Обнаружившие его пехотинцы нашли останки летчика в звании старшего лейтенанта с двумя орденами Красного Знамени и орденом Красной Звезды. Каких-либо других документов, удостоверяющих личность летчика, обнаружить не удалось. Созвонившись с командованием, летчики установили, что в Зеты с боевого задания не вернулся один «як». Попытались по номерам орденов установить, кто этот летчик, но в чемодане Ковачевича орденских книжек не обнаружили. На следующий день останки летчика с почестями всем полком похоронили на окраине аэродрома… под фамилией Ковачевича. А на другой день живой и невредимый А. Ковачевич вернулся в полк.

– Ну как, отлупили? – спросил командир полка, выслушав рассказ комэска о его злоключениях.

– Да, уж на совесть постарались.

– Поезжай, сними дощечку с памятника.

В тот же день Ковачевич со своим техником Перминовым съездил на кладбище. Помянув неизвестного летчика наркомовскими ста граммами, сняли дощечку с надгробной тумбы и, отойдя в сторону, сожгли ее.

Шли последние дни 1942 года…

Вместо эпилога

Отгремели бои Сталинградской битвы. Перебазировался на новый аэродром 9-й гвардейский иап. Капитана Аркадия Федоровича Ковачевича и его товарищей ждали новые испытания в воздушных боях. Впереди были Ростов, Крым, Днепр, но, пожалуй, самыми серьезными из них были те двести дней и ночей, в которых решалось многое. Они закаливали их характеры, сделали стойкими и мужественными бойцами, научили мастерству и умению побеждать. Для многих из них битва на Волге стала высшим отличием их ратных заслуг.