Как велико число войск, которыми располагает Мухтар-паша, я до сих пор не мог добиться. Беспрерывно слышатся самые разноречивые мнения. Одни говорят сто батальонов, другие тридцать пять. Самую численность турецкого батальона определяют различно. Мы привыкли считать, что в турецком таборе или батальоне от 400 до 500 человек; здесь же имеются сведения о каких-то громадных батальонах в 700, даже 900 человек. В этом лабиринте цифр и мнений очень трудно ориентироваться. Очень может быть, что начальство, как и подобает ему, знает хорошо действительную силу турок, но в таком случай неизвестно, зачем эти сведения удерживаются в тайне, давая поле самым широким предположениям. В настоящее время, без сомнения, предположения эти клонятся к преувеличению неприятельских сил. До неудачного боя под Зевином турецкие силы исчислялись так: в Карсе — до 20 батальонов; некоторые уменьшали даже и это число; в корпусе Мухтара-паши, считая войска зевинского укрепленного лагеря и отряд, действовавший против генерала Тергукасова, - от 45 до 50 батальонов; наконец, турецкие войска, расположенные у озера Вана и имевшие возможность окружить Баязет, имели, говорят, до 13 000, по крайней мере, эта цифра произносилась в тот момент, когда ванский корпус был разбит вернувшимся эриванским отрядом. Численность батальонов определялась тогда в 400–500 человек. Таким образом, турецкая армия, не говоря о войсках, находившихся в Батуме и по Черноморью, имела против александропольского и эриванского отрядов от 80 до 90 батальонов, численностью от 40 до 45 тыс. человек. Быть может, эти силы в настоящее время несколько увеличились: во-первых, курды, которые долго находились в выжидательном положении, склонились теперь, после нашего отступления, на сторону турок; во-вторых, часть турецких войск, выдвинутых на персидскую границу, стянута к отряду Измаила-паши, действующему против генерала Тергукасова, так как турки убедились, что Персия сохранит нейтралитет благодаря «дружелюбному» вмешательству Англии. Во всяком случае можно сказать, что мы не имеем верных сведений о неприятеле, как не имели их и перед зевинским сражением. В лазутчиках здесь недостатка нет, и они играют не последнюю роль в нашей стратегии и тактике; но я вынес искреннее убеждение, что на сообщения этого сорта людей крайне рискованно полагаться. Во время осады Карса они каждый день тешили нас повествованиями о необыкновенных успехах нашей бомбардировки, о том, что то-то разрушено, другое взорвано, что орудия на Арабе или Карадаге подбиты, что жители бунтуют и выгоняют из крепости гарнизон. Между тем в день снятия осады карсские укрепления едва ли не были грознее, нежели в то время, когда мы впервые увидали их в начале мая; оборона Карса приняла было даже наступательный характер, так как вперед было выдвинуто несколько новых батарей; жители же Карса, как я уже говорил, не только не обнаружили ужаса и паники, а сами принимали участие в обороне; даже женщины, переодетые в военный костюм, выходили против нас и жертвовали своей жизнью, отстаивая стены родного города; это доказало дело 3 июня, впереди Аравартана. Если таким образом лазутчики прежде добывали себе хорошие деньги, эксплуатируя наши успехи, то в настоящее время они поют иные песни, не скупясь на сообщение сведений «предостерегательного» характера; эти друзья наши, видите ли, крайне озабочены, чтоб мы не наткнулись на новый Зевин. Осторожность, а быть может и другие соображения, побуждают теперь нас к преувеличению сил неприятеля; лазутчики — народ ловкий, они подмечают настроение расспрашивающего и, подобно г-ну Суворину, никогда не прочь «новую монету подержать в руках». Они похожи на опытных гадальщиков, сразу понимающих, с кем приходится иметь дело и о какого рода «судьбе» должна идти речь; придет девушка, они заговорят о красивом блондине или брюнете; явится потертый жизнью господин — они заговаривают о «большом интересе», о выигрыше в 200 000 р.