Война в небесах

Данло, не снимая ни маски, ни шубы, попробовал рукой воду и нашарил в ней ноги Джонатана — холодные, как лед, и застывшие, как мороженое мясо.

— Что случилось? — спросил он.

И Тамара рассказала ему о событиях этого злосчастного дня. Утром она отправилась в Консерваторию Куртизанок, к югу от Посольской улицы, чтобы выпросить хоть немного еды.

Джонатана она оставила с Пилар и Андреасом. На улице стоял жестокий мороз, поэтому все трое собирались остаться дома и рассказывать сказки. Но тут к Пилар зашел сосед и сообщил, что в город пришел корабль и на Зимнем катке будут раздавать продукты. Женщина закутала детей, и они влились в толпу идущих к катку голодающих. Там они несколько часов прождали на холоде вместе с тысячами других.

Никаких продуктов им так и не привезли — слух оказался ложным, — и толпа, где было много хариджан, взбунтовалась. В давке Пилар едва сумела удержать Андреаса — Джонатана, как она потом, рыдая и кляня себя, рассказала Тамаре, от нее оторвали. Пилар и Андреас дотемна обыскивали близлежащие кварталы, но мальчика так и не нашли. Но Пилар не хотела верить, что его задавили или насмерть искромсали коньками: она осмотрела кучи тел вокруг катка, и его там не было. Полузамерзшие, они вернулись к Тамаре со страшной вестью о том, что сын ее пропал и сейчас, возможно, бродит один по улицам.

Первым импульсом Тамары было надеть шубу и бежать разыскивать его, но когда она пристегивала коньки, он вдруг сам появился в дверях, каким-то чудом отыскав дорогу домой. Джонатан весь дрожал, уши и нос у него побелели. Хуже того, он по щиколотку обморозил себе ноги.

— Тебе, наверно, тяжело было стоять на коньках, когда ноги так застыли, — сказал Данло, пощупав ему лоб. Нос и уши у Джонатана стали красными, и теплая кожа говорила о восстановленном кровообращении. Данло тоже когда-то случилось обморозить ноги, и он знал, что, когда кровь снова заструилась по жилам, Джонатан ощутил такое жжение, словно его ступни окунули в кипяток. — Ты у нас молодец, храбрый мальчик.

Джонатан, наверно, хотел сказать ему “спасибо”, но глаза у малыша остекленели от боли, и он на время утратил дар речи.

— Было бы лучше, если бы ноги ему разморозил криолог или резчик, — сказал Данло Тамаре.

— Еще бы не лучше, только к криологам надо теперь записываться за пять дней, и ни у них, ни у резчиков лекарств больше не осталось. Что мне было делать?

— Все правильно, — мягко ответил Данло. — Ты сделала, что могла.

Долгий взгляд Тамары сказал ему о том, что ей стоит. большого труда не дать воли слезам.

— Не хочу к резчику, — вдруг сказал Джонатан. — Хочу дома остаться, с мамой.

— Мы и не пойдем никуда, — успокоила мальчика Тамара, ероша его густые черные волосы.

— Ты тоже останься тут, — сказал Джонатан Данло. — Пожалуйста, папа.

Много позже, когда мальчика уложили в постель (Данло поиграл ему на флейте, и он уснул), Данло сказал Тамаре:

— Ты должна знать: обморожение у него очень сильное. Без лекарств даже самый лучший криолог вряд ли сможет восстановить поврежденные ткани.

— Что ты такое говоришь?

Данло осторожно опустил ей на плечо свою тяжеленную новую руку.

— Пальцы, возможно, не удастся спасти. Они…

— Не хочу этого слышать, — почти выкрикнула Тамара, отшатнувшись от него. — Не надо было мне оставлять его с Пилар. Не надо было.

— Куда же еще ты могла его деть?

— Не знаю. И дальше что делать, не знаю. О, Данло, Данло, что нам делать?

И она расплакалась, гладя его по лицу. Они соприкоснулись лбами, и скоро Данло перестал различать, где его слезы, а где ее.

— Ты сделала все, что от тебя зависело, — прошептал он, — и я должен сделать то же самое.

— Только не говори, что уйдешь сейчас.

— Прости меня.

— Нет. Не время теперь. Мороз слишком сильный, и Джонатану ты нужен, как никогда.

— Силы ему понадобятся еще больше. Без еды он просто не вынесет того, что ему предстоит.

— Но у меня есть еда, — сказала вдруг Тамара и достала из шкафа проволочную корзину, прикрытую белой тканью. — Вот, смотри.

Данло осторожно откинул салфетку и увидел три золотистые буханки хлеба. Половины одной недоставало — наверно, Тамара и Джонатан съели хлеб раньше.

Но две другие остались в целости и пахли так, точно их только что испекли.

— Мне их дала одна из бывших сестер в Консерватории, — сказала Тамара. — У них еще осталось кое-что — должно быть, последнее.

— Наверно, она очень любит тебя, раз дала тебе хлеб. Но ведь его надолго не хватит.

— Я знаю, — призналась Тамара. — Я знаю.

— Джонатану нужно очень хорошо питаться, чтобы восстановить силы — одного хлеба недостаточно. Решено: завтра иду на охоту.

— Так скоро?

— Боюсь, что я и так ждал слишком долго. Если бы я не потратил попусту эти последние дни, Пилар, может быть, не пришлось бы идти с ним за едой.

— Нет, не вини себя. Откуда ты мог знать, что это случится?

Да… откуда ему было знать?