Читаем Война в толпе полностью

Бессмысленность этих убийств превосходит их уродливую жестокость. И все таки, почему нас так притягивает террор? Почему слова RAF «Красные Бригады», «Сендеро Луминозо» воспринимаются как символы? Символами чего они являются? Какая истина видится в их поступках, тотальных как афоризмы, в их высказываниях, провоцирующих на поступки нас?

Вы думаете, что истина сияет божественным светом? Истина проявляется как позор, как смерть, как бессмыслица. Свидетельство этому — биография воплощенной истины. Дело не в том, что пытки, а в том, что наказание позорно. «Сын Божий распят — мне нестыдно потому, что это постыдно. И умер, и погребен — это вполне возможно, так как не может быть. И тот, кого похоронили воскрес — верю этому ибо это нелепо» (Тертуллиан).

Это для нас Воскрессние праздник, а тогда это была нелепость.

Социализм действительно мог построить, только новый человек. Человек, который выжил в революции и войне, то есть прошел через множество повторяющихся движений, смысла которых он не понимал, через ряд ударов по печени, ударов по сознанию неизвестно откуда, через воплощение иррациональных лозунгов, через воплощение именно тех лозунгов, которые были наименее рациональными, прошел через все это, как через обряд, в котором разрушился и предыдущий мир, и предыдущее сознание и этим самым была освобождена дорога чистой воле. «В пустыне приготовь пути Господу».

Смысл обряда именно в том, что он длительный (повторяющийся) и непонятный, бессмысленный, что он ставит себя вне старых понятий, старого смысла, что он освобождает место для чистой воли извне. Чайная церемония делает самурая, а не фехтование.

Пехотинца делает строевая, а не стрельбы. Чтобы, стать буддистом, недостаточно знакомства с большой и малой колесницами. Нужно лет десять покрутить молитвенный барабан.

Обрядовым действиям можно приписывать тот или иной смысл, но сознательные действия, которыми вначале является любой обряд, собственно обрядом становятся тогда, когда они механизируются, когда человек ограничивается предположением, что, возможно, некоторый смысл все же есть. И чем больше механичности, тем меньше смысла, тем более это обряд.

Жизнь может восприниматься как обряд только при наличии предварительного знакомства с обрядом. Смысл обряда состоит в том, что бы жизнь начала восприниматься как обряд.

Вера требует обряда. И это значит: имеешь то, что веришь. Не «во что веришь», а «что веришь». Вера — не акт восприятия, не акт простого отношения, но акт творения. Истину не познают, истину создают.

Представьте се6я в Западной Германии начала семидесятых. В голове у вас тотальность, а вокруг — миллионы, которым безразлично, свиньи, которых не интересуете ни вы, ни ваши иллюзии красной армии. И вы единственный человек среди свиней, вы видите только свиней день, месяц, год, двадцать лет вы ходите среди свиней, последние люди погибли в 45-ом, следующие появятся лет через тридцать и вы их не увидите, есть свиньи и свинячье дерьмо в качестве предмета и формы искусства, она же как накопление капитала и политический процесс. Естественно, вы возьмете бомбу и потащите ее в универмаг. Вы будете апеллировать к сатане.

Бог создал все. Сатана сделал все это занимательным.

Дмитро Корчинский
Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное