Война в толпе

На другом полюсе рабы. В ходе боевых действий много говорили, как о «рыцарстве» так и о «варварстве» чеченцев. Плен, арест, сами по себе унижение и несчастье, но зарекаться от них даже твердым намерением «не даться живым» не умно. Теперь я понимаю благородные помыслы творцов сталинского устава «Ничто, даже угроза смерти…» Хотели, как лучше, а получилось как всегда.

Я наблюдал разное отношение к пленным. Наиболее неконструктивным, европейски-рыцарским, было поведение Масхадова. В подвале правительственного здания он собрал человек пятьдесят солдат и офицеров, позволил им поддерживать воинскую дисциплину и субординацию. Солдаты чистили начальству сапоги, мыли у них пол. На зеркале у офицеров был свой уголок, где они вешали фотографии близких. Странным образом, эта доброта обернулась для пленных смертью. При отступлении в районе «минутки» они почти все погибли под обстрелом федеральных войск.

Гилаев сразу же отправлял пленных в горы, строить дома или пасти овец. Почти все остались живы. Мы, европейцы, первое время терялись, видя «белых рабов». Сказывались недостатки гуманистического воспитания. При виде пленных поначалу возникала мысль: «Хлеба им дать, что ли?» Потом оказалось, что достаточно и одной сигареты на троих.

Основная масса рядовых практически сразу же отпускались, чеченцы, весьма брезгливые в быту, предлагали пленным пойти помыться, постирать одежду. Те отказывались. Как во всех войнах и во всех армиях инициаторами каких-либо издевательств были тыловики. Мальчишки в десять-двенадцать лет, ростом от горшка в два вершка, но уже с гранатой и «борсом» (чеченским автоматом) наслаждались своей властью над десантниками ростом в два метра и косой саженью в плечах.

Солдаты отборных войск охотно исполняли гимнастические упражнения, танцевали «калинку-малинку». Неловко признаться, но это, поначалу забавляло — по аналогии с народной сценкой с «русским медведем», который держит в лапах молоток и балалайку — показатели трудолюбия и незакомплексованности скотины. Менее безобидными были сексуальные пантомимы в стиле «мама моет раму, а папа пристраивается сзади». Детишек извиняет разве что период полового созревания. Били редко. При бытовых привычках чеченцев им было достаточно для унижения и обычных в нашем понимании хозработ. Меня всегда поражала пассивность жертв, даже ввиду неминуемой и очевидной смерти. Человек спокойно стоит, когда ему в упор целятся между глаз из автомата. Когда расправлялись с контрактниками, те исполняли все команды палачей «Ляжь!», «Подбери руки!», «Подогни ноги!» Жертвам довольно глубоко перерезали шею, поддевали трахею и пересекали ее, как при забое скота. Зрелище не из приятных: человек свистит, дергается минут пятнадцать. Перед тем, как бросить в общую могилу, его все равно приходилось достреливать.

Есть что-то неизменное в обычаях войны. Один старый солдат так объяснял, почему они не брали в плен испанцев из «голубой дивизии»:

— Я солдат, и немец солдат. Нас погнали на войну под страхом смерти. А этот — доброволец.

Со времен гражданской войны в Испании берет свое начало и правило расправляться с авианаводчиками. Я был свидетелем того, как в подвале у Масхадова выявили одного среди пленных. Произошло все, как в шаблонном фильме о войне. Нашелся доброхот из числа украинцев, поскольку чеченцы по началу не знали, как это делается. Гена Ключников (к слову, военный журналист: до недавнего времени он писал для «Независимого Военного обозрения»), по старой «грушной» привычке зацепил этого офицера:

— Как стоишь? Какое училище заканчивал? Саратовское… А почему на тебе ботинки летные? Какое училище? Правду говори!

И парень лоханулся, признал, что был послан в распоряжение командира наземной бригады, как авианаводчик. Фамилия его была Брянцев, звание — старший лейтенант, родом из Мариуполя. Если бы он не побоялся и записал себя при регистрации украинцем, мы бы его вытащили. Масхадов нам уже подарил «из уважения» одного еврейчика, рискнувшего сразу признаться, что он «украинец». Мы его потом привезли за собой в Киев и водили по пресс-конференциям, где он всех заверял, что «как русский офицер… осуждает все это безобразие». А тащить обоих через две границы, с посадкой в России, да еще за свой счет… Мы сообщили родителям. Его мать написала Дудаеву, но парень к тому времени погиб от своих же бомб на «Минутке»…

Жернова Господни мелют медленно, но верно.

Славко

Ничего так не вредит военному искусству, как ложные представления о его возможностях.

Никакой стратегии, никакой тактики, никакой болтовни по программным вопросам.

Маригелла

«Война есть продолжение политики» — учит нас Клаузевиц устами Ленина.