Но случались и действительно таинственные случаи. Раз солдаты принесли из солончаков насквозь изъеденный солью автомат Калашникова. Предпринятое расследование не принесло ровно никаких результатов.
В системе было что-то «энкаведешное». Сначала отбивали почки, затем тащили в санчасть лечить, хлеб давали, воду. Я сейчас удивляюсь, зачем? Теперь бы они мне были на хрен нужны. Тогда мы все: я, прокурор, Язов, Горбачев пребывали в одной системе и были скованы ее цепями.
Валерий Бобрович (Устим)
Как-то зимой 1991 -92 гг., на съезде украинских военнослужащих, я познакомился с неким Юрком Романцом. Тогда я еще плохо разбирался в тонкостях «диаспорного» произношения и принял его за галичанина. В буфете, за рюмкой чая, зашла речь и о прежних временах. Мой знакомый обмолвился, что был во Вьетнаме. Следует заметить, что в те годы национальной эйфории, развелось что-то уж чересчур много украинских «комбатантов». Старшее поколение настаивало на своей принадлежности к УПА, младшие были вынуждены удовлетвориться многочисленными «локальными» конфликтами в странах третьего мира. Поэтому не удивительно, что я отнесся к словам моего знакомого с некоторым недоверием. Тем более что служил он, якобы, в «бригаде морской пехоты». Как известно, ни советской морской пехоты во Вьетнаме не было, ни в самой морской пехоте тогда не было бригад, а только полки. Когда я все это выложил моему vis-а-vis, он прямо вскипел.
— Як це не було! А в Данангу хто був?
Только тут до меня дошло, что соотечественник служил в американской морской пехоте, которая действительно защищала Дананг, во время знаменитого весеннего наступления северовьетнамцев в дни праздника Тет в 1968 г. Крылатая фраза US Marines, «чтобы удержать Кхе-Сан, нам нужны только боеприпасы, свежие бинты и бобы», тогда облетела весь мир. Спустя четыре года моя судьба также оказалась связанной с Данангом, хотя и несколько иным образом.
Летом 1970 г., по окончании мореходного училища, я, совершенно неожиданно для себя, был вызван в некое штабное здание в Одессе. Тогда в военно-морском флоте обнаружилась нехватка офицерских кадров по ряду специальностей и многих моих товарищей уже «замели». Действия флотского начальства в данном направлении ничуть не отличались от практики британского королевского флота времен войны с Наполеоном. Тогда капитаны боевых кораблей совершенно спокойно могли снимать с торговых судов приглянувшуюся им часть команды. Последствия не заставили себя ждать. В апреле-августе 1977 г. по кораблям флота прокатилась волна мятежей, навсегда запечатлевшаяся в истории, как «вольный ветер в Спитхэде». Я также не имел никакого желания расставаться с прелестями загранплавания, напомню, шел 1970 г. и поэтому, твердо решил сопротивляться. Каперанг в кабинете, делано покопался в моей анкете и спросил, как я отношусь к тому, чтобы отправиться добровольцем во Вьетнам? Услышав отрицательный ответ, он, похоже, ничуть не удивился.
— Очень хорошо, тогда идите к секретарю и напишите заявление.
— Какое заявление?
— Об увольнении с флота, «по собственному желанию». Нам трусы не нужны.
Мечта о «загранке», становилась и вовсе неосуществимой. С решимостью отчаяния, но ведь не воевать же, в самом деле, я обратился к последнему, вполне самоубийственному, в смысле карьеры, аргументу.
— У меня дед был репрессирован, как адъютант Петлюры и польский офицер.
Формулировка в справке о реабилитации, признаюсь, вызывала во мне некоторое сомнение, как это «адъютант Петлюры» и, одновременно, «польский офицер». Кадровик, похоже, тоже разделял мои сомнения. Он промычал что-то в стиле «сын за отца не отвечает», и колесо завертелось. В движениях бюрократической машины было что-то от хорошо отлаженного конвейера смерти, попав на который спрыгнуть уже не представлялось возможным. Наверное, так ощущали себя жертвы всевозможных репрессий. К счастью, мы перед ними имели одно неоспоримое преимущество — могли пить сколько влезет.
Вскоре я оказался в помещении, заполненном личностями самого подозрительного вида. Вход, или лучше сказать — выход, охранял» автоматчик. Как водится, командиры кораблей и береговых частей, под предлогом оказания «интернациональной помощи» поспешили избавиться от самых пропащих, в основном на почве пьянства. Контингент подобрался прожженный. Похоже, их ничуть не беспокоила перспектива грядущей отправки на войну. По крайней мере, настроения в стиле «прощай Ревелек, нас убивать повезли» (В. Пикуль), не наблюдались. Секрет оказался прост, сдав документы и, получив взамен справку, наиболее отпетые бросились в загул, справедливо полагая, что лучше пересидеть отправку в милиции, по какой-нибудь административной статье. Но не тут-то было. Обладателей справок попросту не задерживали.