Война в толпе

Как пишет Ф. Дюбуа де Монпере: «… можно считать, что несколько миллионов черкесов и абхазцев было продано в рабство и вывезено морем за эти столетия». Во все времена древняя Зихия (Черкесия) была рынком рабов. Это продолжалось два тысячелетия. Этим самым безвозвратно был подорван этнический потенциал нации. Масштаб работорговли в Восточном Причерноморье сравним с широко известным вывозом негров-рабов из Африки в США.

Все же вернемся к современности. Настал день нашего вылета в Закавказье. Чтобы избежать осложнений со стороны СБУ, мы вылетели в цивильном, но большинство везло форму в чемоданах. Первая группа была небольшая — 11 человек. Все были радостно взволнованы, как будто летели на свадьбу, а не на войну. Казацкий дух еще не умер. Все волновались, что нас может задержать родная СБУ. Облегченно вздохнули только тогда, когда внизу увидели горы многострадальной Картли. Эту землю нам выпало защищать, отныне она нам станет второй родиной.

Я разрешил хлопцам по очереди в туалете переодеться. Когда из туалета самолета начали один за другим выходить ребята в малознакомой в то время грузинам УНСОвской форме, в салоне воцарилась тишина. Вот так, в полной тишине, мы и сели в аэропорту Тбилиси.

Нас встретили наши друзья. В тот день вылететь в Сухуми не было возможности. Артиллерийским обстрелом там была попорчена взлетная полоса. Нас разместили в отеле, а уже вечером московское телевидение передало, что в Тбилиси высадился полк, сформированный из галицких украинцев, которые примут участие в боевых действиях на стороне Республики Грузия. Хлопцев аж пораздувало от гордости — еще бы, одиннадцать человек приняли за целый полк, что же будет, когда мы, как планировалось, развернёмся в полсотни. Правда, кое-что нас удивило, ведь из одиннадцати человек, только один был из Западной Украины. Московская пропаганда действовала по старым штампам сороковых годов, не замечая, что национализм на востоке Украины развивается быстрее, чем в традиционных национально сознательных западных регионах.

На второй день началась посадка в самолет. Это зрелище нас шокировало. Самолет брали чуть ли не штурмом. Все это напоминало посадку в пригородную электричку. Представители разных родов войск, разных отрядов и вообще цивильные, но все до зубов вооруженные, лезли в самолет, толкались, ругались. Стояли в проходах, людьми были забиты даже оба туалета. От товарных поездов времен гражданской войны все это отличалось разве что тем, что никто не сидел на крыше и не висел на приступках за дверьми. Все же нам, как гостям, освободили сидячие места. Меня предупредили, что в Сухуми нас будет встречать командир батальона морской пехоты на черной Волге. Естественно, я не надеялся увидеть такой себе лакированный лимузин. Война все-таки. Но то, что нас встречало в Сухуми… Представьте себе машину без передних и с одним задним крылом, и с густо подробленным пулями тем, что осталось от кузова. В дальнейшем мне пришлось пользоваться услугами этой «боевой машины пехоты» довольно часто.

Батальон, куда нас привезли, находился на территории пансионата «Синоп» В тот же день мы получили оружие. Меня удивило отсутствие караульной службы в нашем расположении и я согласовал с комбатом постановку моих людей на посты. Днем — возле ворот, ночью — еще один возле складов с боеприпасами. В первую же ночь меня разбудил выстрел, потом дикие крики: «Убили, убили!» Прихватив автомат, я выскочил наружу. Возле КПП стоял мой постовой Шамиль — бледный, весь трусится, сжимая в руках автомат. А в двух метрах от него корчится на земле грузин. Подбежал поручик Байда еще с двумя стрельцами. Я приказал заменить постового, а сам наклонился над грузином: он был ранен в плечо, ничего серьезного, скорее царапина. Его счастье, что пуля зацепила только левое плечо. Шамиль, не меньше испуганный, чем грузин (еще бы, первый раз стрелял в живого человека), доложил: «Стою себе на посту, идет, кричу: «Стой! Пароль!» А он, явно подвыпивший, отвечает: «Я тебе покажу пароль. Я здесь уже десять лет хожу. Сейчас тебе уши надеру!» Ну, я и стрельнул». Стрельца Шамиля на посту заменили, грузину оказали первую медицинскую помощь, а мне надо было идти докладывать командиру батальона. Идя к нему я, откровенно говоря, волновался. Что ни говори, международный скандал — союзника подстрелили.

В комнате на кровати сидел батоно Вахо, наш комбат, и задумчиво чесал живот. «Сотник, что там за шум?» «Да понимаете, пан комбат, мой постовой подстрелил вашего хлопца, он не хотел говорить пароль». «Что, убил что ли?» «Да нет, только поцарапал, пуля прошла по касательной». «А жалко, если бы убил, дисциплину подтянули бы. А то лазят пьяные по ночам без дела».

Вахо встал, подошел к столу, налил две рюмки коньяка. «А вообще, сотник, давай выпьем за маму моего солдата, которой не придется плакать за своего сына и за маму твоего стрельца, которая не научила его метко стрелять!» «Ну на счет меткости стрельбы, то это мне минус» — сказал я машинально выпивая рюмку.