Война в толпе

Россияне, увидев, что их никто не преследует, переформировались, отправили наиболее деморализованные части в тыл и, получив в помощь батальон ДШБ, перешли в контрнаступление. Действовали они нерешительно, прощупывая нашу оборону. Это скорее напоминало разведку боем. У нас катастрофически не хватало людей для обороны всего города, тем более, у россиян был перевес в том, что они 6 месяцев просидели в городе, замечательно знали округу, каждый кустик, калитку, переулок. Отдельные группы автоматчиков начали просачиваться нам в тыл. В этих условиях сотник принял решение создать на господствующих высотах огневые точки, которые могли бы перекрестным огнем накрывать улицы между ними. Как раз пригодилась грузовая машина с мешками соли, которую бросили отступающие россияне. С помощью этих мешков, дома на горбах, занятых нами, быстро были переделаны в доты. Попав под перекрестный огонь наших пулеметов, россияне отступили и сегодня нас больше не беспокоили. Всю ночь на наших позициях кипела работа. Все, что можно было заминировать — заминировали, сарайчики были превращены в маленькие крепости, а между ними в тяжелом скалистом грунте были выдолблены пути сообщения. Утром при поддержке минометов москали начали наступление. Атаки шли одна за одной, как волны прибоя, и точно так же, разбиваясь об нашу оборону, откатывались назад. У меня была возможность еще раз убедиться в том, что у россиян нет ни капли жалости даже к своим солдатам. Лопоухих кацапчат их же командиры гнали просто на наши пулеметы. Как командир роя связи, я находился на главном командном пункте вместе с сотником, когда в разгаре очередной атаки в двери ввалился роевой Рута. Стряхивая с себя пыль, он, немного нервничая, начал докладывать: «Пулеметы от непрерывного огня разогрелись, к дулу невозможно рукой прикоснуться, а москали все прут и прут. Что делать?» Потянувшись до хруста в суставах, сотник ответил: «А вы, украинули, поставили б возле пулеметов ведерки с водой, мочили б в них тряпочки и так остужали стволы. Мы же не можем обмануть надежды российских ребят погибнуть за родину».

Больше всего нам докучала батарея ротных минометов. Россияне разместили их за трехэтажным домом так, что мы своими РПГ-7 никак не могли их достать. Помог случай, точнее совпадение. На противоположном от наших укреплений боку маневрировал танк Т-80, прикрываясь домами. Он достаточно тщательно обстреливал нашу оборону. На второй день боев поручик Байда засек российские переговоры. Какой-то капитан Лисицин в истерике кричал: «Я отказываюсь атаковать в третий раз, это не грузины, это или украинцы, или какие-то наемники с Западной Европы». Мы поймали волну. На следующий день, выяснив квадрат, с которого били российские минометы, сотник вышел в эфир на русском языке и от имени капитана Лисицина начал кричать, что в квадрат 14 (расположение российских минометов) прорвались украинские автоматчики, надо немедленно накрыть их огнем. Наш старый знакомый, танк Т-80, среагировал мгновенно, развернул башню и врезал по своим минометам. Минометный огонь сразу стих, а эфир, казалось, стал мутным от российского мата. Танкистов крыли вдоль и поперек. Они явно растерялись и подставили нам бок, а наши хлопцы первым же выстрелом из ПТУРС подпалили эту надоевшую нам железную коробку. Горел он, как сноп соломы. Никогда раньше не мог себе представить, что железяка может так гореть, но, как сказал поэт: «Жизнь продолжается, идёт война».

Несмотря на постоянные требования сотника, подкрепления нам не давали, а на третий день боев приостановилось обеспечение боеприпасами и продовольствием. Сотник на машине, которая в то время смутно напоминала «Волгу», по простреливаемой дороге прорвался в штаб корпуса. Там его снова накормили «завтраками», пообещав все, но не сейчас, а в ближайшее время. Перессорившись с командованием и набив машину всем, что удалось вырвать у интендантов, сотник Устим уже в темноте вернулся в Шрому. Перед отъездом поставил ультиматум: если завтра подкрепления не будет, в 18.00 начнет выводить УНСО из Шромы.