Война в тылу врага

— Польского правительства пока нет. Бывшее правительство сбежало в первые дни войны, оставив свой народ на милость оккупантов. Если хотите представлять к награде, товарищ полковник, так представляйте вместе с русскими, с которыми совместно я сражался против общего врага.

Жив ли ты теперь, боевой соратник?

Весть о нашем награждении и одновременном получении пятисот литров спирта разнеслась с быстротой молнии, и в ночь мы уже встречали гостей, приехавших нас поздравить.

Сидор Артемович не мог присутствовать на нашем лесном пиру, но и он прислал своего ординарца с поздравлением, напоминая между прочим о том, чтобы, празднуя, не обнесли и его доброй чаркой горилки. От души сожалея о том, что «старшой» не мог прибыть на наше торжество, мы отправили ему небольшой пятидесятилитровый бачок спирта.

К ночи прибыли товарищи Комаров и Капуста со своими комиссарами и адъютантами. Навстречу им в Милевичи выехал мой ординарец и проводил их установленным маршрутом до секретного поста у большой ели. Здесь были оставлены кони и повозки, и дальше гости направились пешей тропой.

На базе все было готово для торжественной встречи. Штабная землянка была задрапирована изнутри парашютным шелком, на столе стояла обильная закуска — наш старший повар Вера Михайловна не ударила в грязь лицом, да и в Москве нас не забывали: у нас были даже хорошие конфеты и шоколад.

Промявшиеся по морозцу гости вошли в землянку.

— Вот как вы живете! — сказал Василий Захарович Комаров после первых рукопожатий. — Слышал я о том от ваших людей, а воочию не представлял. Да к вам не только гитлеровцы, а и мы-то — уж на что исколесили здешние леса вдоль и поперек — и то без проводников добраться не сможем.

Я пригласил гостей к столу, но в это время вошел радист и сообщил, что через десять минут будут передавать из Москвы концерт по заявкам бойцов и командиров Военморфлота.

— Ну, это надо послушать! — сказал Филипп Филиппович Капуста. — Ведь вот живут же люди, концерты из Москвы принимают! А мы целый год воевали без всякой связи, да и теперь с одной станцийкой перебиваемся.

И все поддержали: надо послушать.

Пошли в радиорубку, там гости расселись перед приемником, как перед сценой театра. Знакомый голос диктора проговорил: «Внимание», и суровые лица устремились к приемнику, и в глазах засветилось нетерпение, словно перед поднятием занавеса в театре. Еще бы: говорит Москва! Здесь, в глубоком тылу жесточайшего врага, в засыпанной снегом партизанской землянке говорит Москва! Начался концерт легкой музыки. Сколько раз дома, в Москве, мы в этих случаях с досадой выдергивали штепсель. Теперь мы слушали, затаив дыхание. Я взглянул на Василия Захаровича. Он сидел ближе всех к приемнику и, целиком захваченный музыкой, не замечая присутствующих, тихонько покачивал головой и постукивал в такт музыке носком сапога. Его глаза были печальны и сияли влажным блеском.

Вера Михайловна доложила, что ужин подан. Все разом заговорили. Смеясь и перебрасываясь шутками, мы возвращались по скрипящей снегом тропинке в штабную землянку. Начальник караула отрапортовал, что на постах и в окружных селениях все в порядке.

В большой землянке уже начался пир. Гостей наехало много, и штабная землянка всех не вмещала. Мы могли спокойно праздновать до утра. Я вынул из кармана гимнастерки приказ о награждении личного состава нашего отряда и прочитал его вслух. На этом официальная часть окончилась, и началось пиршество.

Туго нам пришлось в фашистском тылу, крепко мы повоевали, немало потеряли, многому научились — теперь и выпить и погулять можно по-русски, вовсю. Выпили крепко и поговорили открыто, по душам, как старые боевые соратники. Не обошлось и без поцелуев и клятв в дружбе до конца, не обошлось и без упреков.

— Ну, что мы… — сказал захмелевший Василий Захарович, — мы так, а вот вы — герои, вы и ведите нас за собой.

— Война-то еще не кончилась, — засмеялся я. — Дела сколько хочешь. Каждый из присутствующих может стать героем…

После смеялись: как в воду глядел! Впоследствии трое из числа присутствовавших на пирушке получили звание Героя Советского Союза. А спустя день была принята радиограмма о высылке самолета на Червонное, предназначенного для меня.

«Аэродром» кипел людьми, бойцы валили крупные деревья, выкладывали из них условленный знак и зажигали их целиком. Это было великолепное зрелище: столбы пламени в темноте на зеркально чистом льду.

Извещенный по радио о прибытии самолетов, Сидор Артемович стоял на берегу со своим штабом, и я находился тут же со своими товарищами. Отряд уже был официально передан мною капитану Черному, а я ждал свою заветную птицу, которая перенесет меня в Москву.

И вот воздушные корабли появились, вот первый опустился на лед. Он уже подруливал к костру, как лед внезапно затрещал — самолет начал проваливаться. Летчики едва успели выскочить, и машина быстро погрузилась, лишь фюзеляж ее виднелся над поверхностью озера. В воздухе крутилось еще с полдюжины самолетов, ожидая посадочного сигнала.

Штабные работники в растерянности суетились вокруг Ковпака, ожидая от него решающего слова.