Война в тылу врага

Как ни тягостно было, но я принял решение: рассредоточить силы и частями пробиваться через блокаду карателей. Было приказано разделить отряд на три части. Командиром одной я назначил капитана Черкасова, во главе другой поставил комиссара Кеймаха и поручил ему вывести своих людей на базу Басманова, остальных решил вести сам обратно в Ковалевические леса, к Московской Горе или Кажарам.

Мы обнялись на прощанье. Черкасов шел со мной. Мы решили выступать немедленно, пока не сошло нервное напряжение у бойцов и они не начали валиться с ног от усталости. Быстро распределив бойцов по отрядам, мы двинулись в путь. Кеймах предпочел переждать. Я снова повел отряд болотом на пересечение дороги Нешково — Терешки.

В густом мраке черного пасмурного вечера мы подошли к дороге, патрулируемой гитлеровцами. Прислушались. Невдалеке справа послышались приближающиеся шаги и немецкий говор. Мы притаились. Фашисты поровнялись с нами, прошли дальше. Мы подвинулись к дороге вплотную. Снова — говор, шаги. Залегли. Мокрая одежда начинала обмерзать. До патрулей еще метров триста, а лежать дольше становилось невмоготу. Я приказал тихонько, рассыпным строем, переходить дорогу. Шел снежок. Он прикрывая все легким своим покрывалом, и трудно было разобрать, где грязь, где вода. Вода ледяная, но мы уже перестали чувствовать стужу, а итти по воде было легче, чем по грязи. Зато в грязи ногам было теплее. От усилий, которые делались для того, чтобы вытащить ногу и тотчас снова ее погрузить по колено, вода, натекшая в сапоги, согревалась, а от одежды начал валить пар.

Часа через три болото сменилось низким, набухшим водою лугом. Здесь ноги тонули в мягкой траве. Нам казалось, что под нами пушистый ковер.

Время шло. Бледная луна начинала пробиваться сквозь тучи. Мы вышли на отлогий сухой скат, покрытый густым ельником. Осмотрелись. Неподалеку темнели стога сена, кругом ни души. Я разрешил перетащить сено в ельник и развести костры.

У нас не было ни курева, ни еды, но люди хотели только одного — согреться и спать, спать. А я не мог спать, тревога за людей продолжала держать нервы в предельном напряжении. Я лежал у костра и смотрел, как засыпал лагерь, как гасли костры и зажигались звезды. Я думал о Москве, о родине, о вожде, о том, сколько еще надо пройти болот, чтобы добраться до победы. Даже в такие страшно тяжелые моменты мы непоколебимо верили в победу. Отнять у нас завоеванное социалистической революцией — значило отнять жизнь.

Над головой с отвратительным криком прошмыгнул какой-то пернатый хищник. Потом потянул предрассветный ветер, звезды начали меркнуть, горизонт посветлел. Я повернулся другим боком к костру. Рядом лежал Захаров, по-детски сложив пухлые губы и тихонько посапывая. Он всегда старался быть вблизи меня, и я чувствовал его за собой каким-то особым, отцовским чувством, словно какую-то часть самого себя. Рядом с Захаровым — его неизменный дружок, совсем молодой, широкоплечий парень. Бойцы прозвали его за удаль «Чапаем». Лица ребят были измазаны грязью, скорбные морщинки легли у губ, но и во сне эти лица цвели юностью.

Я подумал: «Где-то там, на Большой земле, спит мой сын… Любимая, может, проснулась, охваченная тревогой за меня… Как хорошо, что они не видят нас, не знают наших бед и тягот…»

* * *

Погода смягчилась, и выпавший снежок снова растаял. Мы продолжали искать подходящее местечко, где бы обосноваться хоть на время — подсушиться, добыть продукты, накормить людей, передохнуть. Но в прилегающих деревнях были расквартированы вражеские части. Это уже не каратели: их слишком много, — произошло что-то новое, о чем мы пока не знали. Только на подходе к Ковалевическим лесам мы набрели на деревню, где не было противника.

Жители Черной Лозы еще не видели партизан и вышли нам навстречу. Я дал на привал час двадцать минут. Хозяйки развели бойцов по домам. Тащили на стол все, что было в доме: хлеб, картошку, сало, молоко, и молча дивились аппетиту гостей. Бабы жалели нас, грязных, обросших, голодных.

— Может быть, и мой дед где-нибудь так-то ходит. Чай, трудно тебе на старости лет? — сказала мне пожилая хозяйка.

Который раз уже меня называли дедом, а ведь мне только сорок с небольшим!

Часам к шести утра мы благополучно вступили в район Ковалевических лесов. У нас не было ни отставших, ни больных: советский человек, борющийся насмерть с врагом, обладает такой выносливостью, о какой в мирной обстановке и мечтать невозможно.