Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

В более прозаическом плане антисемитское насилие на Украине представляло собой всего лишь самый радикальный способ проведения конфискаций в пользу растянутых войск, оставшихся без адекватного снабжения. Использовавшиеся при этом методы не слишком отличались от тех, которые практиковались при реквизициях в регионах, не имевших еврейского населения. Так, Верховный правитель Сибири адмирал Колчак объявил всякое сопротивление конфискациям «большевизмом», а самих сопротивлявшихся в подражание дискурсу ленинистов называл «врагами народа». До 2500 таких «врагов», возможно, было казнено в одном только Омске, резиденции Колчака, после того как новое правительство силой ликвидировало режим, установленный в 1918 году Учредительным собранием, который являлся последней попыткой создать в России демократическую власть. Новое «всероссийское» государство Колчака формально санкционировало скорые казни — ив первую очередь казни «предателей», укрывавших товары. Оно производило конфискации собственности, допускало массовые порки и принимало жестокие меры по пресечению любых реальных и воображаемых видов «большевистской преступности»^{76}. Вообще, во время стремительного наступления самой Красной армии зимой 1918/19 года, но в первую очередь во время деникинского и колчаковского наступлений в 1919–1920 годах потребность в продовольствии была столь всеобщей и острой, особенно в городах, что вооруженные и голодные рабочие и солдаты просто забирали все, что могли, с городских складов и из деревни, не страшась суровых кар. «Мы вынуждены протестовать против политики центра, — телеграфировали, например, в конце 1918 года из Иваново-Вознесенска рабочие, называвшие себя “сознательными” и “терпеливо голодавшими революционерами”. — У нас все забирают и ничем не снабжают <…> Не осталось и фунта резервов <…> Мы не берем на себя ответственности за то, что случится, если наши нужды не будут удовлетворены»^{77}.

Во многих местах «реквизиции» превращались просто в хаотические и насильственные конфискации^{78}. 2 апреля 1919 года большевики сформировали специальный вооруженный отряд для проведения «летучих инспекций» складов и прочих хранилищ. За шесть месяцев было произведено более 250 рейдов, выявивших всевозможные беззакония — но не нашедших почти никаких складов с товарами^{79}. Инспекторы в соседней с Москвой Калужской губернии объясняли это тем, что местные большевистские власти сами производили незаконные конфискации и распределение собственности и припасов, находя защиту в грубой силе и незаконных арестах и подменяя собой государство^{80}. Аналогичные доклады поступали из десятков других мест в большевистский Народный комиссариат государственного контроля, а на Украине и в Южной России — в подразделения деникинской контрразведки (ОСВАГ)^{81}.

Вместе с тем сопоставимые формы насилия повсеместно наблюдались в регионах, в тот период формально не находившихся под контролем красных или белых или не связанных каким-либо иным образом с более или менее традиционными вооруженными силами и формальными политическими претензиями. Ключевое влияние на степень и природу этого насилия также оказывали нужда, расстройство управления и материальные и эмоциональные лишения. Определяющую роль в данном случае, по-видимому, все же играло ожесточение социальных отношений, вызванное самой революцией, поскольку наибольшее распространение имело взаимное и локализованное насилие с участием простых людей, не обязательно осуществлявшееся во имя той или иной высшей цели. Как показали Игорь Нарский и другие авторы, такое насилие было «мелким» в смысле числа участников его конкретных проявлений, но его едва ли можно назвать таковым в совокупном плане или в плане вызывавшихся им разрушений. Грабежи, утрата средств к существованию и жестокое воздаяние за реальные или воображаемые обиды вынуждали многих людей покидать свои города и села как на красных, так и на белых территориях — нередко после того, как были убиты или подверглись истязаниям их друзья и близкие^{82}. Затем беглецы создавали свои собственные, независимые «партизанские» отряды, сражавшиеся «против всех». В городах и поселках по всему Уралу люди, утром уходившие из дома на поиски какой-нибудь еды, не знали, вернутся ли они обратно. Многие вместо этого вступали в местные банды, не имевшие политических целей помимо самозащиты и охраны своей территории от «чужаков»^{83}.