Пора выступать и мне, понял я. Никогда мне настолько не хотелось сражаться, даже мысль о мести за смерть Стиорры оставляла меня равнодушным. Это все проклятье, подумал я и припомнил пророчество Снорри про гибель двух королей, Я достал из ножен Вздох Змея, стараясь забыть о проклятии, и призвал своих воинов выступать.
— Я никогда не призывал их быть героями. — возразил я. — Нет смысла говорить людям такое. Боевым кличем не сделаешь воина храбрецом.
— Это просто. — начал оправдываться юный священник.
—, песнь. — закончил я. — Понимаю. — Я улыбнулся. Мне нравился отец Сельвин. — Смелость преодолевает страх. — сказал я. — и я не знаю, как это происходит. Конечно, помогает чувство долга и нежелание подвести товарищей. Но настоящая храбрость — это вид безумия.
— Безумия, господин?
— Ты будто видишь себя со стороны и не можешь поверить в то, что делаешь. Ты знаешь, что можешь погибнуть, но продолжаешь сражаться. Безумие битвы. Вот каковы ульфхеднары, только они, чтобы наполнить себя безумием, используют белену, эль или грибы. Но в каждом сеть немного безумия, иначе мы бы просто поддались страху.
Священник нахмурился.
— Хочешь сказать. — он колебался, не смея произнести то, о чем подумал. — хочешь сказать, господин, что вы испугались?
— Конечно же, я испугался. — сознался я. — Я был просто в ужасе! Мы ввязались в проигрышное сражение в неудачном месте, Скёлль хорошо все спланировал, Он позволил нам подойти. Не вступил с нами в бой, когда мы приблизились. Он хотел, чтобы мы оказались под его стенами, чтобы нас перебили в его рвах, а мы, как глупцы, поступили именно так, как он хотел, Я знал, что мы проиграем.
— Ты знал. — попытался спросить священник.
— Но все же мы должны были драться. — прервал его я. — Мы не могли отступить, нас бы преследовали, загнали в угол и уничтожили, и нам пришлось побеждать. Это судьба. Да, я знал, мы можем проиграть. Мы совершили ошибку и были обречены, но есть лишь один путь из такой передряги, И этот путь нужно прорубить.
Мы шли вперед, и, как я сказал отцу Сельвину, я чувствовал, что мы обречены. Мы двигались вниз вдоль стены форта, и это означало, что придется пересечь то место, где рвы и валы огибают башню. Мы бежали вдоль валов, не пересекая их, а потому — быстро. Помню, как я удивился, что внезапно все оказалось так легко. Справа полетели копья, но воткнулись в землю или ударили в щиты, а потом мы повернули, пересекли два рва и оказались под стеной, И тут все осложнилось.
— Топоры. — крикнул я.
Самых сильных и высоких воинов я вооружил секирами с бородкой и широким клинком на длинном топорище. Каждое топорище — длиной с копье, и это делало оружие ужасно неуклюжим, но воины знали, как его использовать. Передняя шеренга остановилась перед стеной, топоры и копья норвежцев застучали по нашим щитам. Крепостная стена была не намного выше человеческого роста, а значит, воины Скёлля совсем рядом, и их удары сильны. От моего щита отлетали щепки, когда в доски впивались топоры.
Норвежцы видели, что мы приближаемся, видели золото у меня на шее, блестящие браслеты и серебро на шлеме. Они знали, что я лорд, и хотели заработать репутацию, прикончив меня, Я же не мог ничем ответить: если я опущу щит, чтобы ударить вверх Вздохом Змея, то откроюсь перед защитниками форта, а наш долг, долг первой шеренги — стоять в жидкой грязи рва и отвлекать внимание врага, изображая легкую добычу.
А из-за наших спин нанесли удар воины с необычно длинными секирами. Фризы Гербрухт и Фолькбалд взмахнули секирами, и те взлетели над засевшими на стене воинами, а затем дернули секиры обратно, загарпунив врага, как рыбу, длинной заостренной бородкой.
Как только секиры попали в цель, стук копий по моему щиту прекратился, Я услышал наверху крик, потом на разбитый щит плеснула кровь, просочившись через прореху.
Потом над моей головой снова раздался вопль, норвежец перевалился через стену и рухнул у моих ног. Стоящий рядом Видарр Лейфсон ударил упавшего коротким саксом, тот потрепыхался, как выброшенная на берег рыба, и затих. Секиры орудовали до тех пор, пока воины Скёлля не додумались отрубать длинные топорища, но каждого погибшего или раненого на стене тут же сменял новый воин. Именно один из этих новичков и метнул огромную глыбу, что окончательно разбила мой уже разваливающийся щит и задела шлем с левой стороны.
Я показал поэту покореженный шлем. — Видишь, какая вмятина?
Отец Сельвин тронул пальцем металл в том месте, где камень пробил шлем.
— Больно было, наверное, господин.
Я засмеялся.