Война за империю (СИ)

Как и большинство мальчишек Союза Аркадий неплохо разбирался в военной атрибутике и готов был поручиться, что на европейце немецкая полевая форма пехотинца времен Великой Войны, но с портупейными ремнями образца тридцать пятого года. Характерное сочетание для немецких советников в Китае.

Третья фотография была цветной, очень яркой, красочной. Узнаваемая по школьным урокам истории панорама какого-то старинного европейского города. Может быть, прибалтийского, может и более западного. На переднем плане стояла пара — мужчина и женщина. Шанов, уже почти неотличимый от себя нынешнего, все такой же строгий, подтянутый. Он был одет в черный или темно-синий, плохо сидящий костюм. А рядом — очень красивая девушка с коротко стрижеными темными волосами в изящной темно-синей паре форменного вида, но без всяких украшений и знаков различия. Девушка широко улыбалась в объектив, показывая ровную линию зубов. Одна ее рука, затянутая в перчатку, была вскинута в свободном летящем жесте, словно указывая на что-то. Другая легла на плечо Шанова, слегка сжимая его. Надпись под фотографией была маленькой, изящной, всего из одного слова 'Nachtrichter', и пририсованная веселая рожица.

Больше Аркаша ничего рассмотреть не успел, из-под скатерти, прикрывающей неизвестный предмет на столе, послышался странный звук. То ли скрежет, то ли шебуршание. Тихое, но зловещее. Аркадий вздрогнул от неожиданности. Покрывало дрогнуло, под ним снова что-то прошуршало. И пискнуло.

Мальчик оглянулся по сторонам. Шанов же ясно сказал, что смотреть можно… Аркадий решительно стянул скатерть и в ужасе замер. Под тканью скрывалась большая проволочная клетка на деревянном остове. В углу поместился деревянный же кукольный домик, дно клетки засеяно слоем опилок. А у проволочной стены, встав на задние лапы и ухватившись передними за перекладины, стояло маленькое чудовище.

Больше всего создание походило на хомяка, но больше раза в три. Невероятно лохматый зверь, злобно уставился на мальчика белесыми бельмами маленьких глазок и выставил огромные зубищи. Мгновение они смотрели друг на друга, а затем зверь издал пронзительный свистящий вопль, переходящий в похрюкивание, и с громким клацаньем впился зубами в решетку, пытаясь разгрызть ее.

Аркадий отшатнулся, споткнулся и непременно упал бы, если бы вошедший Шанов не поймал его за плечо.

— Ты чего? — сумрачно спросил он, придерживая Аркадия. Ладонь у мужчины была узкая, но твердая как дерево. Мальчик лишь показал на клетку.

— Ты что, морской свинки никогда не видел?

Шанов открыл дверцу клетки, достал зверя и пригладил шерсть на лохматой морде. Маленькое страшилище ткнулось в ладонь носом и издало серию радостных пищащих звуков.

— Это морская свинка, грызун, родственник кроликов и хомяков, — пояснил Шанов, показывая зверя поближе. Теперь Аркадию стало немного стыдно своего страха. При ближайшем рассмотрении чудище действительно оказалось совсем не страшным, даже трогательным.

— А откуда он у вас? — робко спросил мальчик.

— Подарок очень хорошего человека, — пояснил Шанов, возвращая зверька на место. — Он не простой, редкий свин, 'розеточный', потому и лохматый. Уже старенький, почти ослеп.

— Сложно, наверное, с ним? У вас ведь командировки… — Аркадий пытался, но не мог увязать строгий замкнутый образ Шанова с домашним зверьком, который, к тому же, выглядел очень ухоженным и чистым.

Шанов строго посмотрел на Аркадия, словно пытаясь понять, что известно мальчику о его, шановских, командировках.

— Справляюсь, — ответил он, наконец, — Хотя бывает сложно, иногда приходится оставлять его в каком-нибудь зоологическом магазине, чтобы присмотрели, пока меня нет.

— А у него есть имя?

Шанов на мгновение задумался, не то вспоминая, не то придумывая

— Его зовут Петр Иванович. А тебе уже пора.

Выпроводив гостя, Шанов закрыл за ним дверь, склонился к клетке. Свин привычно встал на задние лапки, просунул нос между прутьев, требовательно свистнул. Хозяин почесал ему нос, зверек довольно запищал, качая лохматой головой.

— Ну что, был ты немецким Петером Гансом, — прошептал Шанов. — А стал советским Петром Ивановичем, Петькой…

Глава 11

Деревянная лошадка сломалась. Одна из тонких точеных ножек не выдержала бешеной скачки по прериям, в которые временно превратилась гостиная дома Харнье. И сломалась с легким хрустом, как трескается сахарная голова под ударом молоточка.

Заплаканный Альфи стоял рядом с верстаком, а на его покрасневшей, опухшей от слез рожице светилась обширная гамма чувств, которая может посещать только детские лица. Взрослые, с их закостенелостью, уже не способны выразить одновременно искреннее горе и столь же искреннюю надежду. Сочувствие раненой зверюшке и предвкушение ее выздоровления. Ожидание, что со временем можно будет снова поиграть с любимой игрушкой, и страх, что ничего не получится.

Для этого нужно быть ребенком в том замечательном возрасте, когда родителей любят только ради них самих, без тени корысти. А еще — вырасти в хорошей, дружной семье, где случаются неприятности и ссоры, но любовь и душевное тепло неизменно побеждают.