Война за мир

Вновь ударила длинноствольная 87-мм пушка с имперской колесной САУ. Теперь уже осколочно-фугасным снарядом, который пробил тонкую противопульную броню и взорвался внутри этой слабо бронированной тушки. Раз. И башня у бандитского бронеавтомобиля отлетела, рухнув на землю рядом с его колесами. А его весь объяло огнем.

Абдула осторожно приподнял голову и огляделся.

Их явно окружали. Вон там высунулось несколько этих восьмиколесных машин. Там – еще тройка. И так далее. И кое-где на землю из них выгружались бойцы с едиными пулеметами и легкими 60-мм минометами. Которые поддерживали наступление этих легко бронированных, но совершенно непреодолимых в текущей ситуации машин.

– Ура! – заорали остатки отряда самообороны на окраине Ташкента, приветствуя подошедшие войска.

Они тоже оживились.

Мерзость.

Абдула сплюнул.

Хотел пыхнуть сигарой, но он ее выронил при первом взрыве, и она теперь медленно тлела в пыли. В стороне. А возможности прикурить новую у него не было. Тот столик с принадлежностями, возле которого он стоял, остался где-то далеко сзади. Причем поваленный несколькими пулевыми попаданиями и, вероятно, разбит. Вряд ли крупнокалиберный пулемет смог деликатно толкнуть столь хрупкий и изящный образец мебели.

– Отходим! – рявкнул изо всех сил Абдула и тут же пригнулся. На звук кто-то со стороны имперцев дал очередь. В этот раз не из крупнокалиберного пулемета, а из «газонокосилки». Но это было не сильно лучше. Очень высокая плотность огня из-за высокой технической скорострельности единого пулемета. Вжжж. И целый рой пуль улетал к цели.

Бандиты начали отползать.

Но время стремительно уходило, как и шансы.

Абдула все чаще поднимал голову осматриваясь. И паника в его душе назревала все сильнее и сильнее. Эти восьмиколесные машинки приближались. Медленно и очень тихо. Словно огромные смертоносные кошки. А между ними продвигались пехотинцы короткими перебежками. Время от времени били 87-мм длинноствольные пушки. Изредка давали короткую очередь автоматические 37-мм гранатометы. Огрызались крупнокалиберные пулеметы. Вжикали, буквально царапая своим звуком саму душу, единые пулеметы выгрузившейся пехоты. Ухали мины 60-мм минометов. Непрерывно потрескивали карабины одиночной, но частой стрельбой. И все по ним… по ним… по ним…

Он на ТАКОЕ не подписывался.

Никто из них на ТАКОЕ не подписывался.

Здесь не должно быть имперских войск. Тем более ТАКИХ.

Абдула злился и, стиснув зубы, отползал. Он хотел добраться до ручья, что пробил за годы глубокую канаву. И по ней отойти. Оставалось шагов сто… может быть, чуть больше… И тут путь ему перегородил небольшой отряд имперской пехоты. Всего лишь звено… одно звено…

Унтер, командующий этим звеном, заметил его. Короткая отрывистая команда. И два бойца слитным движением разворачиваются и наводят на главаря банды свои карабины.

Он уже подумал, что его собираются брать в плен.

Но нет.

Две вспышки. И все. Обе пулы разбили Абдуле голову, мгновенно поставив жирную точку в его жизни. Пленные бандиты Империи были не нужны. Перед командиром этого отдельного усиленного батальона майором Суховым стояла простая как мычание задача – найти и уничтожить. Всех. Просто зачистить территорию от бандитского элемента. И миндальничать или вилять хвостом он не собирался.

Он стоял в своем командирском бронеавтомобиле с огромной антенной. В наушниках, надетых поверх мягкой фуражки. И всматривался в бинокль. Время от времени давая короткие, отрывистые команды, которые радист дублировал.

– Командир, – раздался в наушниках переговорного устройства голос радиста, – там заложников взяли. У мечети.

– Павел там?

– Да. Он и спрашивает, как поступать.

– Он знает приказ не хуже меня, – холодно произнес Сухов, не отвлекаясь от наблюдения в бинокль за полем боя.

– Но…

– Никаких «но»! Огонь!

– Есть, – мрачно произнес радист и, переключившись на радиостанцию, начал транслировать приказ майора.

А спустя несколько секунд чуть в стороне, откуда заходила рота Верещагина, застучали крупнокалиберные пулеметы. Так, чтобы наверняка. Чтобы подранков не осталось, что умирали бы не в мучениях, а мгновенно.

Никаких переговоров.

Никаких заложников.

Никакой пощады.

Жестоко. Но в Главном штабе посчитали, что если дать слабину в этом вопросе, то бандиты начнут прикрываться заложниками массово. Что чревато БОЛЬШИМИ проблемами. А так, видя бессмысленность этой затеи, не будут заниматься этим грязным делом.

Другой вопрос, что за усиленным батальоном шли контрразведчики, которые старались, среди прочего, установить личности тех, кто брал заложников, и тех, кто им помогал в этом. После чего семьи преступников подвергались жестким репрессиям. Поголовно. Без оглядки на пол, возраст, былые награды и заслуги. Ведь яблоко от яблоньки падает недалеко. И если в семье воспитали такого мерзавца, значит, все не просто так. Значит, гниль поселилась в самой семье. И не важно, религиозный фундаментализм это или излишний либерализм и попустительство. Они одинаково губительны.

Да, заложников уничтожали вместе с теми, кто их взял. Но за каждую невинно загубленную жизнь мстили. Люто мстили…