Война за мир

Беседа с настоятелем монастыря Намчувандан началась весьма неожиданно. Можно сказать, с места и в карьер.

– Я знал, что кто-то должен появиться, – сказал хамбо-лама Догпа Кхенчунг. – Потому что Шамбалинская война близка. Очень близка…

Хамбо-лама говорил по-тибетски, Донирчеммо Томба переводил. Кстати говоря, вопреки ожиданиям Ольшанского настоятель монастыря оказался не седобородым старцем, а довольно молодым человеком – ему было где-то между тридцатью и сорока.

– Некоторые считают, что Шамбалинская война уже началась, – продолжал Хамбо-лама. – Они говорят, что война ислама с христианством, беды, взрывы, убийства, что приходят сейчас к людям вместе с именем ислама, – это все и есть Шамбалинская война. Они говорят, что скоро в эту гибельную воронку будет затянут буддистский мир, а затем и весь мир вообще. Но они ошибаются, все не так просто… Шамбалинская война еще не началась, и начнут ее не люди…

Хамбо-лама обвел взглядом своих гостей.

– В священном знании, что хранит наш монастырь, сказано, что три приметы укажут на близость Шамбалинской войны. Первое – с горы Царонг сойдет ледник. Неделю назад он сошел. Второе – треснет фундамент монастырской Ступы. Несколько дней назад он треснул. Третье – придет белый человек с Севера и первым его словом будет одно из трех… Скажи это слово!

На последней фразе Хамбо-лама повысил голос и вытянул руку в сторону Ольшанского.

Ольшанский, сам не понимая, как и почему, от неожиданности брякнул первое, что пришло на ум:

– Аркаим.

Хамбо-лама удовлетворенно улыбнулся, кивнул.

– И первым его словом будет одно из трех. Одно из трех и есть «Аркаим». Все сошлось, как и было предсказано. Ожидание Шамбалинской войны подходит к концу, – настоятель показал пальцем на Ключника: – Ты слуга белого человека с Севера, это я вижу. А кто ты? – Палец настоятеля переместился и указал на Донирчеммо Томба. – Для простого переводчика у тебя слишком дерзкий и заинтересованный взгляд. И что-то жжет тебя изнутри, как лихорадка. Кто ты?

– Я – внук Джа-ламы, – признался Донирчеммо Томба.

– А-а, – протянул хамбо-лама. – Понятно. Не удивлен. Вот что значит кровь. Идешь по следам своего деда? Не дает покоя, ради чего твой дед решился на святотатственное преступление – напал на обитель?

– Да, – выговорил сквозь сжатые зубы Донирчеммо Томба.

– Возможно, ты скоро об этом узнаешь. Впрочем, решать даже не мне и уж всяко не тебе. А ему, – хамбо-лама показал на Ольшанского. – Я, как настоятель монастыря Намчувандан, всего лишь должен отвести Белого человека, который придет с Севера незадолго перед началом Шамбалинской войны и который будет знать Слово, в Пещеру Девяти Сводов. Кого брать с собой, а кого не брать, решать уже ему.

– Они пойдут со мной, – уверенно сказал Ольшанский.

– Хорошо, – сказал хамбо-лама. – Одно условие, и оно не мое. Путь в Пещеру знают только монахи и то не все, а лишь цан-шавы, избранные. Поэтому вы должны прежде испить травяного отвара, благодаря которому пройдете путь в Пещеру Девяти Сводов, но не запомните его.

Хамбо-лама хлопнул в ладоши. Откинулся полог, прикрывавший неприметный проем за помостом, оттуда вышел монах с деревянной чашей в руках.

Некоторое время Ольшанский провел в борениях с самим собой. Потому что напиток запросто мог оказаться ядом. Но потом он прикинул, что отравить, равно как и каким-либо другим образом отправить их в мир иной, монахи могли бы и без столь сложных прелюдий. Допустим, просто предложив угоститься чайком. И приняв чашу из рук монаха, Ольшанский безбоязненно отпил первым. Вслед за ним отпили Донирчеммо Томба и Ключник.

– Идите за мной, – сказал хамбо-лама, поднимаясь на ноги.

Он спустился с помоста, снял островерхий головной убор, скинул церемониальную одежду, оставшись в желтом монашеском облачении. Жестом пригласил следовать за собой. Они направились к прикрытому шерстяным пологом проему, из которого недавно появился монах с чашей. Настоятель свернул полог трубочкой, закрепил, чтоб не раскручивался, специальным ремешком, прибитым над притолкой, и только после этого повел гостей дальше.

Они очутились в коридоре со множеством дверей, расположенных по одной стороне и прикрытых пологами из толстой шерстяной ткани, прошли по нему до противоположного конца. В коридоре было довольно светло – через каждые три шага горели факелы.

Потом они ступили на винтовую деревянную лестницу, стали по ней спускаться. Все ниже и ниже. Деревянная лестница перешла в каменную, по-прежнему винтовую. Становилось все холоднее. Откуда-то бралось ощущение, что они спускаются в глубь горы. Хамбо-лама вынул из петли на стене факел и освещал им дорогу. ..

И с какого-то момента Ольшанский почувствовал, что с ним происходит нечто странное. Свет факела сделался гораздо ярче, желтее и маслянистее, этот свет резал глаза. Звуки шагов гулко отдавались в голове. «Начал действовать выпитый отвар», – догадался Ольшанский.