Голубые глаза Екатерины Ивановны смотрят живо, с настороженным интересом и чуть с гордостью. Лицо свежее, видимо вспыхнувшее. Но оттенок гордости и настороженности исчез при виде Воина Андреевича, словно она готова была к худшему и успокоилась. Кажется, с первого взгляда посланец адмирала произвел на нее хорошее впечатление.
Воин Андреевич почувствовал себя необычайно легким, сильным и молодым. Хотя он и в самом деле молод, но командование судном, постоянные придирки адмирала и его ошибки давили, иногда Воин Андреевич чувствовал себя, словно немало пожил.
Это чистое, оживленное лицо, просто убранные прекрасные волосы, благородная осанка, искренний интерес, светившийся в глазах, – все поразило его. Такая женщина, царственно прекрасная, среди бревен, лодок, гиляков, матросов, рядом со странным доктором! У нее был сильный, воодушевленный взор.
Орлов представил гостя.
– Неужели вы прибыли из Нагасаки на баркасе? – спросила Екатерина Ивановна.
– Нет, Екатерина Ивановна, я прибыл на паровой шхуне «Восток», которой имею честь быть командиром! – не улавливая смысла ее вопроса, ответил Воин Андреевич и поклонился с оттенком шутливости.
Интерес в ее взоре вспыхнул с новой силой. Ей пришлось чуть прищуриться, чтобы не выдать себя.
– Где же ваша шхуна?
– Моя шхуна стоит в устье реки Амур!
– Вы вошли южным фарватером?
– Да.
– Моему мужу упрямо не доверяли, что фарватер существует! – холодно сказала она, в то время как хотелось пожать руку этому молодцу, обнять его, поцеловать – такую горячую благодарность она почувствовала. «Как обрадуется Геннадий! Гора с плеч долой». – Ваше плаванье – разведка?
– Да.
– И вы произвели опись?
– Да, Екатерина Ивановна! Я привез копии карт для Геннадия Ивановича.
– Теперь за вами следом к нам войдет эскадра?
Римский-Корсаков почувствовал, что краснеет, чего давно с ним не бывало.
– Нет, адмирал еще задержится в Японии. Он требует заключения трактата о мореплавании и торговле, – с воодушевлением заговорил Воин Андреевич, искренне гордясь в этот миг, что он прибыл с эскадры, открывающей Японию, и как бы глядя на себя глазами своих собеседниц. – Я привез Геннадию Ивановичу письмо от адмирала. Вот оно! В пакете также бумага для пересылки генерал-губернатору. – Римский-Корсаков подал и поклонился.
– Садитесь, господа, – сказала Невельская. Она взяла пакет и передала Орлову.
– Вскройте его, доктор, и прочтите вслух!
Обычно добрая и сердечная, она, почувствовав неладное, невольно принимала повелительный тон.
– Прошу вас, читайте! – сказала Невельская, нервно сжимая руки.
Адмирал излагал кратко цели своей экспедиции и, обращаясь к Невельскому, просил ни в коем случае не распространять далее влияния экспедиции. Он просил сообщить все последние события, происшедшие в Европе.
Екатерине Ивановне вспомнилось, как, впервые узнав из письма Муравьева, что в Тихий океан идет «Паллада», муж прослезился и назвал
– Но есть высочайшее повеление занять Сахалин под флагом Русско-американской компании, – сказала Невельская. Она приняла письмо из рук доктора и говорила, держа его.
Римскому-Корсакову хотелось объяснить, что он сам восхищен и готов согласиться с Невельским и даже гордится, что Геннадий Иванович так настойчиво добивается цели. Он готов был открыть свои взгляды, но чувствовал, что как-то нехорошо, впервые встретив людей, бранить своего командующего. Как жаль, что нет Геннадия! С ним можно было бы говорить откровенно!
Закричал ребенок. Екатерина Ивановна извинилась и вышла в спальню.
Елизавета Осиповна, желая несколько сгладить острые углы, весьма спокойно спросила, как понравилась Япония.
Вошла Дуняша, внесла посуду на подносе. Елизавета Осиповна расставила чашки, тем временем девушка принесла самовар.
Вышла Екатерина Ивановна.