Война за океан. Том второй

– Точно неизвестно, ваше превосходительство, – отвечал мичман медлительно. – Но, по приблизительным расчетам, никак не менее… – Он замялся, как бы желая подобрать цифру поточнее.

– Не менее пятидесяти? Ста?

– Да нет, ваше превосходительство, – спокойно отвечал Разградский. – Не менее пятисот верст до Кизи!

Губернатор невольно посмотрел на своих спутников, и Разградский заметил на их лицах разочарование.

«Ну уж я в том не могу вам помочь, что Амур длиннее, чем вам того хотелось бы, – подумал Разградский. – А вы должны быть благодарны, что вас выехали встречать так далеко, а не за пятьдесят верст, как вам кажется. Но то дело не мое, и не я эту реку вытягивал».

Несколько недовольный таким приемом, Разградский, который от Невельского уже наслышался, какие нелепые претензии часто предъявляет к Амурской экспедиции начальство, добавил:

– Да от Кизи до моря тоже еще порядочно, ваше превосходительство…

И Муравьеву, и его спутникам плавание осточертело.

– Да где же тогда Геннадий Иванович? Зачем он ушел в такую даль?

– Он шел встречать вас, ваше превосходительство, и остановился неподалеку отсюда на устье реки Хунгари и ждал, но был вызван нарочным обратно в Де-Кастри, куда из Японии пришла шхуна «Восток» с известием от адмирала Путятина о том, что произошел разрыв с западными державами и началась война.

– Разве у вас неизвестно?

– Никак нет.

– Где же адмирал Путятин?

– Да надо полагать, что зашел в Императорскую гавань.

– Слава богу!

Посыпались расспросы. Тут уж начались совсем другие разговоры. Почувствовалась близость океана. Офицер привез известия о Японской экспедиции, отрывочные правда. Да, хотя до Кизи и пятьсот верст, но донеслось дыхание иного, широкого мира.

Муравьев стал читать письмо. Невельской писал, что очень ждал, но уходит встречать эскадру и готовиться на устьях к военным действиям, просит занять устье Хунгари постом, благодарил, в надежде, что устье Уссури занято.

«Ему легко, – думал Муравьев, – оставить посты! А у меня на хвосте висит Нессельроде и сует палки в колеса! Он Кизи и Де-Кастри не позволял занимать, не то что Уссури!»

Невельской объяснял, что устье Хунгари необходимо для поддержания связи с Императорской гаванью, где зимовка оказалась в очень тяжелых условиях. Писал, что Разградский сообщит некоторые подробности. Муравьев приосанился.

– Ну что ж, господа, вперед! – сказал он.

По каравану был отдан приказ отваливать.

– Пятьсот верст – это, пожалуй, десять суток ходу, – заметил Муравьев.

– В пять дней дойдем, – отвечал Разградский. – Начиная от устья Хунгари у нас всюду приготовлены проводники. Так что кое-где сможем идти ночью.

– Горунга, – сказал мичман своему спутнику-гольду, – поезжай в Торгон, скажи Бомбе и Киче – пусть живо сюда едут. Скажи, Муравьев пришел и надо скорей проводников.

Муравьев видел: Разградский чувствует себя тут совершенно как рыба в воде. Кузнецов, присутствовавший при этом разговоре, попросил разрешения отправиться вместе с гольдом на своей лодке в Торгон и торговать там, пока проводники будут собираться.

Баржа за баржей поднимали якоря и шли.

– Осмелюсь сказать, ваше превосходительство, что Геннадий Иванович просил беспременно пост оставить на устье Хунгари, где вы завтра будете. С той реки путь в залив Императора Николая. Где нынче зимовали…

– Нет, пост на Хунгари я поставить не могу!

– Осмелюсь сказать, ваше превосходительство, что, ей-богу, пост необходим.

Своим упрямством Разградский сильно раздражал Муравьева. Муравьев чувствовал, что в Хади что-то случилось. Он не желал говорить об этом при штабных, среди которых есть и прохвосты и шпионы. Когда весь караван пошел и все разъехались по баржам, Муравьев позвал Разградского в каюту и спросил, что произошло в Хади.

Разградский, чтобы прежде времени не чернить дела, сказал, что есть сведения, что там смертность. Муравьев пришел в сильное раздражение.

– Как это могло случиться? Сколько умерло?

– Про то я не могу знать, ваше превосходительство! Капитан Невельской доложит точно, но и у него нет сейчас сведений.

– Молчать! – закричал губернатор. – Отвечать ясно! Вам поручено было доставить продовольствие? Я вас в порошок изотру!

– На то ваша воля, ваше превосходительство, – спокойно отвечал Разградский, глядя недобро.

«Штурмана бывшие! Из грязи в князи – и зазнался! Что же смотрел Невельской?»

– Прошу вас изложить мне все! Как вам это стало известно… Все с самого начала.

Удога думает, что бесстрашные и свирепые маньчжуры недаром пропустили такой великий караван. От гудков парохода, говорят, весь город разбежался.

– Верно, Алешка, ты говорил когда-то, что полон Амур придет народа.

– Да, вот и тряхнули маньчжурам! – отвечал Бердышов.

Вечером казаки вспоминали, как проходили Айгун. Ко многому они там присмотрелись. До сих пор предполагали, что маньчжуры могущественны. Все привыкли к тому, что они злобны и надменны. А в Айгуне присмотрелись к их жизни, оказалось, что там гниль, беднота. Казаки заметили, что китайцы маньчжуров не любят.

– Как же, начальство!

– Я вам это и прежде говорил, а мне никто не верил, – замечал Маркешка.