Читаем Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу полностью

Когда Феррейра наконец, после двух лет, проведенных при тебризском дворе, получил разрешение возвратиться к пославшим его, шаханшах надавал ему на дорогу ценнейших подарков и дал ему в спутники собственного посланника, которому надлежало вести переговоры в Гоа с Албукерки.

«А как обстоят дела в Ормузе?» — поинтересовался у Феррейры дом Афонсу.

Услышанное им в ответ на свой вопрос от Мигеля Феррейры, в общем, соответствовало сведениям, полученным от шейха Муската. За исключением одной, последней новости: встревоженный приходом португальской эскадры, Раис Ахмед освободил из заключения своего дядюшку-визиря. Имелись сведения и о подходе к нему в скором времени подкреплений с «Большой Земли».

Узнав об этом, Албукерки приказал своим галерам срочно перерезать все коммуникации между материком и островом Ормуз. После чего послал гонцов к царю Турану и к Раснорадину.

Глава двадцать шестая

Гром победы

Положение царя Ормуза, юного Турана, было крайне незавидным — хуже, чем у мыши в мышеловке. Ибо, в отличие от мыши, не знающей, что с ней приключиться дальше, Туран знал свое будущее очень хорошо. Ему предстояло либо умереть во цвете своих юных лет, либо лишиться глаз. Вопрос был только в том, когда случится первое или второе. Взирая каждый день на полное высокомерия лицо Раис Ахмеда, царь Туран всякий раз убеждался в том, что отпущенный ему судьбою срок неумолимо сокращается.

Как-то ночью Раис Ахмед, с обнаженным мечом в руке, поднял с постели полусонного властителя Ормуза и, приставив клинок к его груди, спокойным голосом спросил: «Теперь Вы убедились, Государь, что я могу убить Вас в любое мгновение, когда сочту нужным?»

Следует знать, что целью воспитания, получаемого несчастными малолетними царями Ормуза вовсе не было превращение их в доблестных мужей со стальными нервами и неустрашимыми сердцами. Униженно моля Раис Ахмеда о пощаде, царь Туран бросился ему в ноги, передав племяннику Раснорадина всю полноту власти, сам же с тех пор вел «растительное» существование на положении бессильного и беспомощного пленника в своем собственном дворце. За каждым его шагом следили соглядатаи Раис Ахмеда, неусыпные, словно стоглазый Аргус.[101] И лишь сознание того, что царь Туран любим народом (знать бы только, за что!), удерживало Ахмеда от его убийства. Между тем, он незаметно наполнял Ормуз все большим количеством своих сторонников, прибывавших из Персии, чтобы, накопив достаточно сил, силой захватить престол Ормуза и уж тогда окончательно расправиться с Тураном.

Неожиданное появление в Ормузе португальских кораблей нарушило запланированный ход реализации этих зловещих планов, спутав Раису Ахмеду все карты. Для отчаявшегося же бедного Турана внезапно забрезжил слабый луч надежды на спасение. Возможно, в свой последний час он обретет, по милости Аллаха, избавителя.

Сицилиец Николау, проведший два года, в качестве посла Кожиатара, при дворе дома Мануэла, возвратился в Ормуз на борту корабля португальского флота. Однако он опасался появляться в городе из-за своего повторного перехода в христианскую веру. За вероотступничество ему грозила казнь. Поэтому Албукерки потребовал от ормузских властей заложника, в залог безопасности Николау. Поскольку весь Ормуз жаждал увидеть своего посланца, возвратившегося целым- невредимым из далекой Португалии, и узнать от него, «ладно ль за морем иль худо», Раснорадин велел доставить своего всячески отпиравшегося сына, в качестве заложника, на борт португальского флагмана, где бедный ормузский юноша пребывал в постоянном страхе — так он боялся португальцев. Не успокаиваясь от ласковых речей Албукерки, не принимая ни питья, ни пищи, он молча сидел, скрючившись, на маленькой скамеечке, таращась на чуждое ему окружение и судорожно сжимаясь в комочек, как только кто-нибудь к нему обращался.

Следующие дни прошли в обмене посланиями и посланниками. В ходе каждого «раунда» переговоров взорам португальцев всякий раз представал отличавшийся необычайной красотой молодой человек лет тридцати, нависавший, держа руку на рукояти драгоценного кинжала, над креслом царя (подаренном ормузскому владыке в свое время генерал-капитаном), опираясь локтем другой руки на его спинку. Это был Раис Ахмед. Не укрылось от португальских переговорщиков и нечто другое: все фразы, произносимые царем Тураном, диктовались ему Раис Ахмедом. Для Албукерки же Раис Ахмед не существовал. Генерал-капитан во всем ссылался на договор 1507 года, и потому пригласил на борт своего флагмана Раснорадина (единственного остававшегося к описываемому времени в живых из подписавших этот договор представителей ормузской стороны) для переговоров по вопросу недостроенного португальского форта.

Перейти на страницу:

Все книги серии Документы и материалы древней и новой истории Суверенного Военного ордена Иерус

Белая гвардия Фридриха Эберта
Белая гвардия Фридриха Эберта

В нашей стране почти неизвестна такая интересная и малоизученная страница Гражданской войны, как участие белых немецких добровольческих корпусов (фрейкоров) на стороне русских белогвардейцев в вооруженной борьбе с большевизмом. Столь же мало известно и участие фрейкоров (фрайкоров) в спасении от немецких большевиков-спартаковцев молодой демократической Германской республики в 1918–1923 гг.Обо всем этом повествуется в новой книге Вольфганга Акунова, выходящей в серии «Документы и материалы древней и новой истории Суверенного Военного ордена Иерусалимского Храма», ибо белые добровольцы стали последним рыцарством, архетипом которого были тамплиеры — рыцари Ордена бедных соратников Христа и Храма Соломонова.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Вольфганг Викторович Акунов

Военная документалистика и аналитика
Божьи дворяне
Божьи дворяне

Есть необыкновенная, не объяснимая рассудочными доводами, притягательность в идее духовно-рыцарского, военно-монашеского, служения. Образ непоколебимо стойкого воина Христова, приносящего себя в жертву пламенной вере в Господа и Матерь Божию, воспет в знаменитых эпических поэмах и стихах; этот образ нередко овеян возвышенными легендами о сокровенных, тайных знаниях, обретенных рыцарями на Востоке в эпоху Крестовых походов, в которую возникли почти все духовно-рыцарские ордены.Прославленные своей ратной доблестью, своей загадочной, трагической судьбиной рыцари Христа и Храма, госпиталя и Святого Иоанна, Святого Лазаря, Святого Гроба Господня, Меча и многие другие предстают перед читателем на страницах новой книги историка Вольфганга Акунова в сложнейших исторических коллизиях, конфликтах и переплетениях той эпохи, когда в жестоком противостоянии сошлись народы и религии, высокодуховные устремления и политический расчет, мужество и коварство.Сама эта книга в определенном смысле продолжает вековые традиции рыцарской литературы, с ее эпической масштабностью и романтической непримиримостью Добра и Зла, Правды и Лжи, Света и Тьмы, вводя читателя в тот необычный мир, в котором молитвенное делание было равнозначно воинскому подвигу, согласно максиме: «Да будет ваша молитва, как меч, а меч — как молитва»…

Вольфганг Викторович Акунов

Христианство

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное