Когда Феррейра наконец, после двух лет, проведенных при тебризском дворе, получил разрешение возвратиться к пославшим его, шаханшах надавал ему на дорогу ценнейших подарков и дал ему в спутники собственного посланника, которому надлежало вести переговоры в Гоа с Албукерки.
«А как обстоят дела в Ормузе?» — поинтересовался у Феррейры дом Афонсу.
Услышанное им в ответ на свой вопрос от Мигеля Феррейры, в общем, соответствовало сведениям, полученным от шейха Муската. За исключением одной, последней новости: встревоженный приходом португальской эскадры, Раис Ахмед освободил из заключения своего дядюшку-визиря. Имелись сведения и о подходе к нему в скором времени подкреплений с «Большой Земли».
Узнав об этом, Албукерки приказал своим галерам срочно перерезать все коммуникации между материком и островом Ормуз. После чего послал гонцов к царю Турану и к Раснорадину.
Глава двадцать шестая
Гром победы
Положение царя Ормуза, юного Турана, было крайне незавидным — хуже, чем у мыши в мышеловке. Ибо, в отличие от мыши, не знающей, что с ней приключиться дальше, Туран знал свое будущее очень хорошо. Ему предстояло либо умереть во цвете своих юных лет, либо лишиться глаз. Вопрос был только в том, когда случится первое или второе. Взирая каждый день на полное высокомерия лицо Раис Ахмеда, царь Туран всякий раз убеждался в том, что отпущенный ему судьбою срок неумолимо сокращается.
Как-то ночью Раис Ахмед, с обнаженным мечом в руке, поднял с постели полусонного властителя Ормуза и, приставив клинок к его груди, спокойным голосом спросил: «Теперь Вы убедились, Государь, что я могу убить Вас в любое мгновение, когда сочту нужным?»
Следует знать, что целью воспитания, получаемого несчастными малолетними царями Ормуза вовсе не было превращение их в доблестных мужей со стальными нервами и неустрашимыми сердцами. Униженно моля Раис Ахмеда о пощаде, царь Туран бросился ему в ноги, передав племяннику Раснорадина всю полноту власти, сам же с тех пор вел «растительное» существование на положении бессильного и беспомощного пленника в своем собственном дворце. За каждым его шагом следили соглядатаи Раис Ахмеда, неусыпные, словно стоглазый Аргус.[101]
И лишь сознание того, что царь Туран любим народом (знать бы только, за что!), удерживало Ахмеда от его убийства. Между тем, он незаметно наполнял Ормуз все большим количеством своих сторонников, прибывавших из Персии, чтобы, накопив достаточно сил, силой захватить престол Ормуза и уж тогда окончательно расправиться с Тураном.Неожиданное появление в Ормузе португальских кораблей нарушило запланированный ход реализации этих зловещих планов, спутав Раису Ахмеду все карты. Для отчаявшегося же бедного Турана внезапно забрезжил слабый луч надежды на спасение. Возможно, в свой последний час он обретет, по милости Аллаха, избавителя.
Сицилиец Николау, проведший два года, в качестве посла Кожиатара, при дворе дома Мануэла, возвратился в Ормуз на борту корабля португальского флота. Однако он опасался появляться в городе из-за своего повторного перехода в христианскую веру. За вероотступничество ему грозила казнь. Поэтому Албукерки потребовал от ормузских властей заложника, в залог безопасности Николау. Поскольку весь Ормуз жаждал увидеть своего посланца, возвратившегося целым- невредимым из далекой Португалии, и узнать от него, «ладно ль за морем иль худо», Раснорадин велел доставить своего всячески отпиравшегося сына, в качестве заложника, на борт португальского флагмана, где бедный ормузский юноша пребывал в постоянном страхе — так он боялся португальцев. Не успокаиваясь от ласковых речей Албукерки, не принимая ни питья, ни пищи, он молча сидел, скрючившись, на маленькой скамеечке, таращась на чуждое ему окружение и судорожно сжимаясь в комочек, как только кто-нибудь к нему обращался.
Следующие дни прошли в обмене посланиями и посланниками. В ходе каждого «раунда» переговоров взорам португальцев всякий раз представал отличавшийся необычайной красотой молодой человек лет тридцати, нависавший, держа руку на рукояти драгоценного кинжала, над креслом царя (подаренном ормузскому владыке в свое время генерал-капитаном), опираясь локтем другой руки на его спинку. Это был Раис Ахмед. Не укрылось от португальских переговорщиков и нечто другое: все фразы, произносимые царем Тураном, диктовались ему Раис Ахмедом. Для Албукерки же Раис Ахмед не существовал. Генерал-капитан во всем ссылался на договор 1507 года, и потому пригласил на борт своего флагмана Раснорадина (единственного остававшегося к описываемому времени в живых из подписавших этот договор представителей ормузской стороны) для переговоров по вопросу недостроенного португальского форта.