Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

После этого вежливого и, в общем, мирного диалога с владыкой Кочина, губернатор был вынужден заняться гораздо менее приятным делом. Некий португалец по имени Жуан Делгаду, отличившийся на поле брани еще под знаменами вице-короля Индии Алмейды, и не менее доблестно сражавшийся под командованием губернатора Индии Албукерки, в личной жизни вел себя ниже всякой критики, будучи особенно охоч до особ женского пола. Когда одна туземная женщина, испытавшая на себе тяжесть его суровой длани, пожаловалась на насильника Норонье — племяннику Албукерки, сменившему отбывшего на родину Реала на посту коменданта Кочина, комендант в наказание отправил преступника под конвоем в форт, отменив ему все увольнения.

Разъяренный несоразмерным, как он считал, с совершенным проступком по суровости наказанием, Делгаду при всем честном народе начал осыпать начальника площадной бранью, чем усугубил свою вину, за что был закован в кандалы и заперт в тесную камеру.

Узнав об инциденте и стремясь разрядить ситуацию, Албукерки приказал доставить к себе арестанта, чтоб помочь ему дельным советом: «Извинитесь перед комендантом. Он — человек вспыльчивый, но отходчивый и, ручаюсь, выпустит Вас из-под ареста». Но добрый совет губернатора только испортил дело, окончательно выведя Делгаду из себя. Как? Ему, Делгаду, старому рубаке, извиняться, перед кем? Перед каким-то молокососом, губернаторским племянничком, который на Востоке-то — всего лишь без году неделя? Нет, уж лучше он вернется в камеру!

Вернувшись в камеру, обиженный Делгаду стал обдумывать план мести. И не придумал ничего лучше, чем отравить своего обидчика — Норонью, а вместе с ним — и его дядюшку-губернатора. То, что при этом от отравы отдадут концы другие португальцы, озверевшего Делгаду, кажется, не волновало.

«Путь ему указал сам дьявол» — полагал Гашпар Корреа.

Путь этот вел через вентиляционную щель в стене его тюремной камеры, через которую узник мог видеть двор перед кухней Албукерки. Каким-то образом Делгаду сговорился с поваренком, рабом-мусульманином, и передал ему тайком порцию ртутной соли (где он ее раздобыл, покрыто мраком неизвестности).

Яд был добавлен в яичный десерт, приготовленный рабом для губернатора (державшего, «открытый стол», как уже говорилось выше). Когда темнокожий старший повар наполнял готовым сладким кушаньем пиалы, он — лакомка и сладкоежка! — не смог устоять перед искушением попробовать изысканное блюдо. Отведав лакомства (должно быть — вдоволь, от души, или, точней — от пуза!), повар сразу же почувствовал себя нехорошо, но не заподозрил ничего дурного, подумав, что не стоило наедаться сладким на пустой желудок. И, никому ничего не сказав, пошел немного отлежаться на свою квартиру. С тех пор никто его живым не видел.

Между тем был подан десерт. К счастью для сеньора губернатора и обедавших за его столом капитанов, приторно-сладкое кушанье пришлось им по вкусу куда меньше, чем темнокожему повару. Они отведали его совсем чуть-чуть, а больше есть не стали. Это спасло их от смерти, но не отравления. Дурно же стало всем до одного.

В тот же день были взяты под стражу все повара губернаторской кухни. По дороге в пыточный застенок сообщник Делгаду признался в содеянном. Призванный к ответу, подстрекатель не только не подумал отрицать своего гнусного намерения, но и стал изрыгать, как бесноватый, нескончаемый поток проклятий и ругательств в адрес губернатора и всех его приспешников. «Если бы он не говорил так связно, его можно было бы счесть буйно помешанным — такие ужасные вещи он осмеливался говорить о губернаторе» — писал Гашпар Корреа, присутствовавший при том памятном допросе. В конце концов Делгаду выкрикнул прямо в лицо самому Албукерки: «Множество людей, включая некоторых из Ваших друзей, ждут, не дождутся Вашей смерти!». Так ли это было в действительности? Кто знает? «Темна вода во облацех»…

Военный трибунал, состоявший из самых заслуженных фидалгу, приговорил Делгаду к смерти. Но никакие пытки не смогли заставить осужденного выдать того, кто передал ему яд для отравления дома Афонсу с сотрапезниками.

В январе Албукерки отплыл из Кочина в Гоа, где осмотрел свой флот, пополнившийся шестью построенными на индийских верфях каравеллами и несколькими галерами. Галеры дом Афонсу строил из расчета на плавание в Красном море, глее у крупных, с низкой осадкой, океанских кораблей возникало больше трудностей на мелководье. Руководил строительством галер уроженец острова Корсика, настоящий мастер своего дела по имени Сильвестр де Башан (именуемый португальцами «Сильвештри Коршу», или просто «Коршу», то есть «Корсиканец»), со своим маленьким «штабом» в составе двух его братьев и офицера, служившего прежде на галерах французского королевского флота в Средиземном море. Об этих четырех иностранных «спецах» дом Мануэл писал генерал-капитану: «Я обращаюсь с ними лучше, чем с португальцами в тех же чинах, ибо португальцы более неприхотливы от природы. Поступайте подобным же образом».