Война за проливы. Операция прикрытия

Я молчала и только в упор глядела на него. Не знаю, что такого было в моем взгляде, но он отложил газету.

– Да, Зиночка… – произнес он настороженно.

– Скажи, что ты обо всем этом думаешь? – Я кивнула на стопку газет. Все-таки пришлось начать издалека…

– Все это ужасно, мерзко и отвратительно, все не так и не туда, – расстроенным голосом ответил он, – я сильно сожалею, что дожил до того момента, когда газеты Британии прославляют тирана. Я понимаю их восторг от своего спасения, но нельзя ли быть немного посдержаннее – ведь тот, кто спас Британию, совершил свой подвиг только для того, чтобы поработить весь мир…

– Дмитрий… – прервала я его излияния, – давай вернемся в Россию!

Он замер, глядя на меня с каким-то изумлением – словно не мог поверить в то, что я это сказала. Но я не отвела глаз. Более того – я повторила свои слова.

– Нет… Нет, ты, должно быть, шутишь… – проговорил он, вглядываясь в меня так, словно не видел много лет.

– А я считаю, что нам нужно вернуться в Россию, – твердо сказала я, зная, что сейчас в моих глазах горит тот самый огонь, который и создал мне репутацию ведьмы. – Я уверена в этом. Я здесь не могу больше. Как ты не понимаешь, что здесь мы никогда не станем своими? Что нас никогда не поймут здесь? И вообще – что наше место ТАМ, в России! Там, где сейчас Бальмонт, Сологуб, молодой Блок, Эллис и совсем новое дарование Николай Гумилев. И все они довольны, и занимаются своим делом, и востребованы, и поняты! А если и не поняты, но их никто не хватает и не тащит в «Новую Голландию». У ужасной, по твоему мнению, ГУГБ хватает забот и с настоящими врагами государства. Ты видел, что случилось в Париже, когда государство вмиг исчезло? Ад кромешный! И всяческий произвол сильного над бессильным… Хорошо мечтать о земном рае без власти и насилия над личностью. Но когда исчезает насилие со стороны государства, тут же проявляется иное насилие, свирепое и неудержимое – и ожидаемый рай мгновенно оборачивается адом. Полная свобода может быть только в полном одиночестве, но пока ты среди людей, ты вынужден считаться с их существованием, и оно само ограничивает твою свободу! Это я к тому, что люди, которых ты называешь держимордами, ограничивают свободу всех и каждого, – но только для того, чтобы люди не причиняли друг другу вреда.

– Нет! – воскликнул Дмитрий, – ты не права! Все это совершенно неправильно, и то, что ты называешь фактами, не может быть правдой. Настоящая правда – она совсем, совсем другая…

– Дмитрий, – продолжила я, уже более мягко, – ты подумай, что ждет нас здесь отныне? Особенно в свете того, что мир бесповоротно изменился? Я и раньше намекала тебе на это… А Комета… Она внесла окончательную ясность и заставила меня быть решительней. Ты помнишь, как мы стояли в эркере и ждали смерти? Наверняка мы бы и умерли под обломками нашего дома, если бы Комета направлялась именно к Парижу. Но Господь смилостивился и нам удалось уцелеть – и я вижу в этом знак… Да, знак! И он указывает на то, что мы нужны Ему именно там, в России. Ты не думай, что я внезапно сошла с ума или ударилась в мистицизм. В моих заключениях гораздо больше логики, чем эмоций. Ведь отрицать очевидное – это все равно что…

– Послушай, дорогая… – Он перебил меня, подавшись вперед и как-то беспокойно вглядываясь в мои глаза, точно я и вправду изрекала бредовые идеи. – Это совершенно невозможно – вернуться ТУДА. Это безумие. Это приговор. Это страдание, боль и беспросветный мрак… Там он, император Михаил, новый Антихрист, жмет руку новоявленному Хаму – этому, как его, господину Джугашвили. Там люди, которые принесли в наш мир смерть и не дали России очиститься через страдания и унижения. Господа Ларионов, Бережной, Тамбовцев и иже с ними сплотились вокруг трона тирана сплошной стеной и не дают борцам за народное счастье низвергнуть злодея и провозгласить республику. Они говорят, что в республике нет ничего хорошего, а я не желаю это слышать… Не желаю – и все…

Он говорил мягким и тихим голосом – таким, каким разговаривают с сумасшедшими… и я – впервые! – испытала раздражение по отношению к своему супругу, что неприятно кольнуло меня.

Тем временем он продолжал:

– Нет, я не могу, и не умоляй меня об этом. Четыре года назад я попрощался с Россией и с кровью вырвал ее из своего сердца. Я не хочу, чтобы все начиналось сначала, поэтому, повторяю, даже не умоляй меня вернуться в это ад, где правят бал исчадия Сатаны.

– Ты ошибаешься, Дмитрий… – Медленно произнесла я, покачав головой. – Вырвать Россию из сердца невозможно, потому что она всегда с нами.