Война за проливы. Операция прикрытия

– Удивительно, но я не нашел ответа. Так решил мой разум. Но вот к чему я пришел, размышляя: я не хотел бы быть сейчас там… – Он кивнул в сторону окна. – Там, среди обезумевшей от страха толпы, в панике спасающейся от апокалипсиса. Едва ли они смогут уйти от Парижа далеко. Поэтому бегство их не спасет. К тому же, знаешь, дорогая… Шанс получить от какого-нибудь бандита нож под ребра в этой толпе гораздо больше шанса погибнуть от метеорита, оставаясь в своей квартире… Да-да, именно так! – Он поднял вверх палец, видя, что я хочу возразить. – Ты ведь помнишь, в газетах писали: «Небесное тело упадет в районе Парижа». И в то же время англичане совершенно точно уверены, что этот чудовищный метеорит летит прямо на Лондон. Следовательно, никто не может предугадать, где именно это небесное тело соприкоснется с землей. Точность современной астрономической науки еще весьма далека от совершенства. Так вот… в силу приведенных доводов я считаю, что нам следует остаться дома. Шанс на смерть примерно такой же, как и при игре в русскую рулетку: на один патрон – шесть пустых камор, в то время как там, в толпе, вероятность быть ограбленными и убитыми приближается к ста процентам. Если же нам все же суждено погибнуть, так что ж… – Он понизил голос почти до шепота. – Ведь когда-нибудь мы все равно бы умерли. Но умереть, имея возможность перед концом увидеть чудовищную катастрофу в совершенно вагнеровском стиле, гораздо интересней, чем в своей постели, пребывая в немощи и слабеющем разуме…

Я не узнавала своего Дмитрия. Он больше не был для меня открытой книгой… Он рассуждал так, как прежде было ему несвойственно. А впрочем… что если я просто знала его недостаточно хорошо и обольщалась, думая, что он для меня полностью предсказуем? А может быть, гнет этих последних дней оказал на него такое влияние… так же как и на меня. И отчего-то именно в этот момент во мне обострилось то чувство – словно я упустила что-то…

Немного помолчав, он продолжил говорить:

– Кто знает, возможно, падение этого метеорита и вызовет всеобщий апокалипсис… Ведь ученые не говорят точно, что должно случиться после его столкновения с Землей. Что если это и будет Конец Света? О, дорогая… Конец Света, после которого человечеству предстоит возродиться из пепла и обрести новое самосознание… Я предрекал это…

Говоря это, он выглядел отрешенным и задумчивым, и даже почти счастливым.

Я не вполне разделяла взгляды своего супруга, и мы часто спорили на подобные темы. И сейчас во мне поднималась какая-то совершенно противоположная идея, которая, правда, еще не сформировалась целиком в моей голове. Мой муж ошибался. И я решила, что непременно докажу это ему… когда настанет подходящий момент.

Если что и возродится после такого катаклизма, то это будут люди, подобные императору Михаилу и его помощникам из будущего: суровые, безжалостные и совершенно несентиментальные. Но я не стала сразу высказывать свои возражения.

Он говорил, а я лишь кивала ему, глядя в свою чашку. Мое сознание уже не воспринимало звуки творящегося за окном сумасшествия. Правильно говорят англичане: мой дом – моя крепость. Здесь, в этих стенах, мне гораздо спокойнее, чем было бы там, среди беженцев, что пытаются уйти от неотвратимости, охваченные паникой и животным ужасом. Мы же никуда не пойдем… Мы будем наблюдать катастрофу из своего окна. По крайней мере, я надеюсь на это – что прежде чем погибнуть, нам удастся получить самое яркое в жизни впечатление…

– Дорогая… – Наконец обратился ко мне супруг, – что ты скажешь? Ты какая-то молчаливая. – Он внимательно вглядывался в мое лицо. – Ты все же считаешь, что нам лучше уйти? Скажи!

– Нет, что ты… – ответила я. – Ты прав – нам нужно остаться дома. Там, – махнула я рукой в сторону окна, – для нас больше нет места. Так нам надо будет прожить еще два дня, после чего мы либо выживем, либо умрем. Все когда-нибудь умирают, да только сделать это можно по-разному. Знаешь, раньше я не понимала, как это военные моряки могут идти навстречу смерти, переодевшись в чистое и надев все ордена, а теперь поняла. Главное в этом деле – привести свою душу к покою и осознать свою внутреннюю моральную правоту.

Кажется, он ждал, что я продолжу – он с ожиданием смотрел на меня в течение минуты. Но я сказала все, что могла сказать. Наконец, убедившись, что я не собираюсь продолжать, он с облегчением вздохнул и произнес:

– Никогда еще я так не был готов умереть, как сейчас… Ты знаешь, во мне нет страха, вовсе… Наверное, это потому, что происходит то, что и должно… А тебе? Тебе страшно?

– Да, – кивнула я.

Он, очевидно, хотел сказать что-то ободряющее, но не успел. Мне захотелось все же высказать ему все то, что беспокоило меня. Выговориться, снять напряжение…

– Ты знаешь, отчего мне страшно? Нет, не оттого, что смерть так близка. Не оттого, что там, под нашими окнами, безумствуют люди, сбросившие маски и превратившиеся в диких зверей. И вероятный Апокалипсис, о котором ты говоришь, тоже не пугает меня… потому что на самом деле я не верю, что это он. Это совсем, совсем другое!