Война за проливы. Призыв к походу

– Лет через десять, – задумчиво сказал Михаил, – я намереваюсь сделать тебя своим Великим Канцлером. Себе я хочу оставить в непосредственное управление только армию, спецслужбы, полицию и МИД, а вот тебе придется тянуть все остальное. Это титанический труд, для которого у тебя пока нет соответствующего опыта. Пост председателя всероссийского общества фабрично-заводских рабочих был для тебя только первой ступенькой, маленьким шажком в преобразовании революционера-нигилиста в лицо первого ранга в имперской иерархии и моего фактического заместителя. И еще. Если со мной что-нибудь случится, то именно на тебя ляжет обязанность Регента Империи, ибо никому из своих родственников я не доверяю так, как тебе. Даже если доверить это дело дяде Сергею, у которого нет своих детей, то любой регент из Романовых, скорее всего, вернет Россию на тот путь, которым она шла при несчастном Ники. Нет, нет и еще раз нет! Именно ты, при поддержке наших товарищей из будущего, должен будешь принять на себя обязанности воспитать моего сына настоящим человеком и при достижении им возраста в двадцать один год передать ему всю полноту власти в Российской империи, которая за время вашего регентства должна стать сильнее, богаче и краше.

– Да ладно, батоно Мишико, – сказал расчувствовавшийся Коба, принимая из рук императрицы чашу с чаем, – жалко, что это не рог доброго грузинского вина, а то бы я сейчас обязательно сказал тост с пожеланием тебе ста лет жизни, чтобы ты дожил до рождения своего праправнука…

Отпив глоток и передав чашу дальше, Коба добавил:

– Но обещаю, что если с тобой случится какое-нибудь непоправимое несчастье, то я стану таким Регентом и правителем Российской империи, что все наши враги еще тысячу раз пожалеют о твоей смерти. И если ты дашь им это понять, то они не то что не будут устраивать на тебя покушений, но начнут сдувать с тебя пылинки, ибо твоя смерть будет и их смертным приговором. Это, как говорится, все, что я могу сделать для тебя лично…

И в этот момент вдруг заговорила молчавшая до того момента императрица Мария Владимировна.

– Господин Джугашвили, – сказала она, склонив голову, – неужели вам с моим супругом недостаточно встреч в его служебном кабинете, чтобы вы потом начали разговаривать о делах и во время чайной церемонии, когда человек должен отрешаться от мирской суеты, открывая свою душу всему прекрасному?

– Дорогая Мари, – вместо Кобы ответила Ирина, – у нас, у русских, есть такой обычай, что если наши мужчины встречаются в отсутствие своих жен, то они начинают разговаривать о других женщинах, а если при этом их жены находятся поблизости, то все мужские разговоры сводятся к политике или к делам. Впрочем, для наших с тобой мужей это одно и то же…

– Как скажете, госпожа Ирина, – еще раз склонила свою точеную головку императрица, – если моему мужу нравится вести такие разговоры, то кто я такая, чтобы перечить ему в этом деле. Со своей стороны могу добавить, что в случае насильственной смерти моего любимого супруга мой отец, император страны Ниппон, пошлет по следу заказчиков и исполнителей этого злодеяния тысячу разъяренных самураев с приказом найти и покарать их…

– Очень хорошо, – сказал император Михаил, – но сейчас, действительно, давайте оставим эту мрачную тему. Я и вправду надеюсь жить долго и счастливо, а о регентстве заговорил просто на всякий случай. Мне сейчас другое интересно. В ближайшее время после победы в грядущей войне я собираюсь снять запрет на деятельность в Российской империи политических партий, не ставящих своей целью насильственные действия в отношении государства.

– А зачем тебе эта головная боль, батоно Мишико? – тут же спросил Коба. – Ведь ты же у нас ярый противник всяческого парламентаризма, а существование политических партий может быть оправдано только двумя причинами. Или это консолидация электорального и финансового ресурса в рамках парламентской системы, или группы заговорщиков-революционеров, замышляющих низвержение существующей власти путем вооруженного восстания. В остальных случаях существование политических партий просто не имеет смысла.

– Дорогой Сосо, – ответил Михаил, – я был противником преждевременного парламентаризма, когда политическая незрелость народа и неподготовленность государства к такой форме правления сразу выдвинули бы наверх разного рода политических прохвостов. Тогда что, прикажешь сразу же после выборов только что выбранную Думу распускать за невменяемость и тут же организовывать новые выборы и повторять этот процесс, пока не получится хоть что-то работоспособное? А кто в таком случае заплатит за этот банкет, ведь организация процесса голосования и подсчета голосов – дело не дешевое, но еще дороже прибытие избранных депутатов со всей страны великой в стольный град Санкт-Петербург и их рассадка в том же Таврическом дворце. Я сразу решил, что займусь этим только тогда, когда буду уверен, что получу работоспособную Думу с первой же попытки, и сейчас у меня есть все основания на это надеяться.