Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России

Так страшно и так беспощадно еще никто не ставил задач, по крайней мере, после Гражданской войны и «военного коммунизма». Тогда к этому пришли просто в силу обстоятельств, под давлением социальных фактов, сознательно к тяготам никто не шел. А генерал А. А. Свечин в 1926 году поставил стратегическую задачу всеобщего ограбления и закрепощения как почти единственно возможного средства политики для выживания государства в будущей войне.

Очевидно, что к теории научного коммунизма эта задача не имела никакого отношения. В то же время надо признать, что без этого учения, без этого мифа не могло быть и речи о глубокой мобилизации общества, потому что все другие мифы – либеральные или демократические, левые или правые, стояли еще дальше от реальности, чем научный социализм. Только им можно было объяснить всю беспощадность коллективизации – только высокими идеалами справедливости и обострением классовой борьбы. О правах пришлось забыть всем, даже привилегированному сословию, отдельные представители которого пытались сопротивляться ограблению населения и всеобщему закрепощению, на первый план вышли обязанности и их неотъемлемые спутники – преданность и беспощадность.

Преданность власти, проводящей мобилизацию, и беспощадность к ее противникам. Без них нельзя было обойтись, потому что успешный опыт НЭПа показал, что в условиях сословного рынка выполнять обязанности никто не спешил – элита наслаждалась победой, нежилась в лучах собственной славы и занималась политическими дискуссиями, борьбой за власть, а крестьяне, пользуясь своим правом на собственность, сокращали посевные площади. Медлить было нельзя, решение о коллективизации, то есть о всеобщей и абсолютной мобилизации, было принято после полного провала сельхоззаготовок 1928 года.

Однако одной идеи о справедливости было явно недостаточно. Для того, чтобы начать масштабную ломку социальных отношений, нужно, чтобы был какой-то эффективный инструмент, и он был – это круговая порука, с помощью которой веками откачивали средства из низшего сословия. Она же была и главным принципом организационного строения партии большевиков, поскольку «всякий член партии ответственен за партию и партия ответственна за всякого члена» (В. И. Ленин), и именно на этом играл Сталин в своей борьбе с сословными врагами.

А с 1922 года партия получила новую «кристаллическую решетку», существенно укрепившую круговую поруку и превратившую ее в бинарную, она стала называться номенклатурой. Каким образом «перечень наиболее важных должностей, кандидатуры на которые предварительно рассматриваются, рекомендуются и утверждаются данным партийным комитетом»,[671] мог изменить жизнь страны, до сих пор многим непонятно. М. С. Восленский, например, признанный специалист по советской номенклатуре, считал вслед за югославским политиком М. Джиласом, что это «новый класс». Но класс – понятие марксистское, рассматривать сегодня советский строй с этих позиций – значит снова зайти в тупик и никогда из него не выйти. Поэтому мы рассматриваем ее как аристократию, гвардию Чингис-хана или титулованное дворянство во главе служилого сословия просто в силу той обязанности, которая на нее была возложена – служить.

Особенность существования этого сословия заключалась в том, что оно служило вне публичного права, на основании партийного Устава, и потому его как бы и не было – ведь юридически сословия отменили в 1917 году. При этом последним неслужилым сословием оставалась большая часть мелкотоварного крестьянства, провалившего хлебозаготовки 1928 года. Его нежелание выполнять обязанности в соответствии со стратегической задачей, которую сформулировал А. А. Свечин, было жестоко сломлено, и все они стали колхозниками, прикрепленными к месту работы, а не к земле, как было раньше, силой закона. Так с помощью репрессий за несколько лет завершилось формирование не только высшего, но и низшего сословия, вообще нового сословного общества, а вместе с ним и «социализма», достижение которого было провозглашено Конституцией 1936 года.

Вера в социализм тогда затмевала собой все звезды мира, она овладела умами не только большевиков, но и лучшими умами того времени. Даже неисправимый «социологист» Эмиль Дюркгейм не подвергал сомнению существование социализма и определял его так – «это тенденция к быстрому или постепенному переходу экономических функций из диффузного состояния, в котором они находятся, к организованному состоянию. Это также, можно сказать, стремление к более или менее полной социализации экономических сил».[672]